Проклятия по контракту
Шрифт:
— Вы можете ознакомить меня с этим журналом?
— При всём моём уважении, говорю: нет. Не обижайтесь: любой психолог или психиатр тоже вам бы отказал… Конечно, если будет специальное решение соответствующих органов или постановление суда, это вынудит меня подчиниться, а пока — не могу, уж не обессудьте… — Опять посмотрел на часы. — Извините, я должен успеть к семи: ко мне каждую субботу приезжают друзья, привозят дам и остаются до воскресенья. — Снова обаятельно улыбнулся и пояснил. — Пока я в разводе, пользуюсь свободой… Мой дом в десяти километрах за кольцевой, а при наших пробках… Он встал, не договорив. Поднялся и Борис.
— Спасибо,
— Всегда рад помочь.
Они вышли в прихожую.
— Разрешите воспользоваться вашим туалетом.
— Пожалуйста! — Мерлин провёл Бориса по коридорчику до оббитой красным дерматином двери и гостеприимно распахнул её — включился свет, вентилятор и музыка. — Прошу!.. Полная звуконепроницаемость.
Мыло, дезодоранты и духи — на подоконнике. Унитаз из Японии, с подогревом…
— Имея такой туалет, вы можете принимать даже королеву.
— Королеву не приходилось, а вот одна графиня его посетила.
— Графиня? Что она делала у вас?
— То же, что и остальные: проклинала графа… На столике — дивиди, если не любите современную музыку, можете переключить на классику: Бах, Бетховен, Вивальди… Вот здесь.
Он нажал на кнопку и в туалете зазвучали голоса Никитиных:
Под музыку Вивальди, Вивальди, Вивальди, Под музыку Вивальди, под старый клавесин…С Тиной они встретились в кафе. Она сообщила, что Кононова взяли на операцию, это надолго: врачи постараются сохранить ему ноги, хотя у них большие сомнения. Его жена по-прежнему там, в полусонном состоянии: ей периодически дают успокоительное. Что касается Бурляева, то по настоянию Маруси, его перевезли в Институт Склифосовского, но он всё ещё в коме.
— Благодарю за хорошую службу! — торжественно произнёс Борис.
— Служу России и моему любимому мужу! — так же торжественно ответила Тина.
— Получите заслуженную награду! — Борис перегнулся через столик и поцеловал её. — А теперь слушай. — Он подробно описал ей свою встречу с Мерлиным и подвёл итог: — Тип хитрый и скользкий, но в нём чувствуется какая-то сила… Я их не очень знаю, этих магов, экстрасенсов, целителей, но надо бы… — Он прервал фразу. — Стоп! Есть идея! Мы сейчас поедем к одному замечательному человеку, который нам сможет многое объяснить!..
— Кто это?
— Друг нашей семьи, Август Генрихович Шляпке, из обрусевших немцев, профессор психологии, членкор многих академий мира. Преподавал в разных Университетах… Сейчас уже очень старенький, в основном, сидит дома, пишет статьи, иногда читает лекции, консультирует. Как я о нём сразу не подумал!.. Он спас от гонений многих экстрасенсов, шаманов, гипнотизёров — ведь советская власть их не признавала, — продолжал рассказывать Борис. — Взял под свою опеку, якобы, чтоб изучать их возможности, но, в основном, он просто давал им крышу, прикрывал своим именем и авторитетом… Потом, когда сменилось время, их признали, позволили работать, многие из них стали знаменитыми. Но они не забывают его и до сих пор с ним в контакте.
Через пять минут они уже сидели в машине. Борис позвонил Шляпке, попросил о встрече и нажал на газ — старый «Форд» рванулся вперёд и так лихо помчался по шоссе, как будто впереди его ждала молодая «Тойота».
Профессор
— Да, я любил вашу маму. Ходил на все её спектакли, собирал её фотографии во всех ролях, и прятал их, чтоб она не догадалась. Развесил всё только после её смерти.
Для Бориса это признание явилось неожиданностью:
— Вы любили маму?!
— Да. Много лет.
— И не признавались?
— Упаси Господь! Она красавица, талантлива, популярна! У неё было столько шикарных поклонников, а я… — Но она к вам очень хорошо относилась!
— Я знаю. — Он тепло улыбнулся своим воспоминаниям. — Она всегда встречала меня песенкой: «Скоро осень, за окнами Август»… Когда я её чем-то радовал, она называла меня Апрель, а когда была недовольна — Январь.
Борис всё ещё не мог прийти в себя.
— Почему же вы ей не признались?.. При всех поклонниках, она была очень одинока. Вы могли согреть жизнь друг другу!
Если б вы знали, сколько разя собирался это сделать, но так и не решился.
— Почему?..
— Потому что до конца своих дней она оставалась полноценной, привлекательной женщиной. А я?.. Я старше её почти на четверть века, что я мог ей предложить? Возможность каждое утро наблюдать, как я укладываю свой единственный волос и чищу свой единственный зуб?.
Тина, стараясь это делать незаметно, с интересом рассматривала хозяина кабинета. Он был маленький, худенький, высушенный, как сухарик. В своём огромном кабинете, среди высокой мебели, он казался гномиком в гигантском лесу. Видно было, что ему много лет, но держался он бодро, фразы произносил уверенно и чётко, только большие очки с толстыми стёклами выдавали, что со зрением у него не всё в порядке, и передвигался он, опираясь на старинную трость, на которую, быть может, когда-то опирался сам Александр Сергеевич Пушкин.
Заметив её любопытный взгляд, профессор продолжил, адресуя свою речь уже не только Борису, но и Тине.
— Я ещё держусь, потому что превратился в сухофрукт, а сухофрукты хранятся намного дольше, чем свежие фрукты… Когда-то, на встрече со студентами, мне задали этакий непосредственный вопрос: почему вы живёте так долго? Я ответил: потому что я не задаю Богу вопросы, которые ему задают другие: «Господи, за что мне такое?..» Или: «Почему именно я?.. Почему именно меня?», и так далее… Вот он и берёт их на небо, чтобы ответить. А я его не тревожу по пустякам, так, иногда, что-нибудь попрошу.