Проклятия по контракту
Шрифт:
Весь день они потратили на безрезультатный обход соседей Кононова — никто ничего не видел. Столкнувшийся с ними композитор Крымский пытался затащить их к себе, чтобы спеть свою новую песню о полиции, навеянную знакомством с ними, но Борис вежливо, но твёрдо, отклонил это приглашение Кононов всё ещё был в реанимации. Бурляев то приходил в сознание, то опять впадал в беспамятство. На всякий случай, Пахомов приказал у их палат поставить круглосуточную охрану Оставалось ждать.
Вернувшись домой, усталые и не выспавшиеся ещё с прошлой ночи, они свалились
Она вышла из темноты, точнее, выплыла, приблизилась, присела на кровать, улыбнулась.
— Здравствуй, сыночка!
Он схватил её руку, поднёс к губам, начал целовать. — Почему ты так долго не приходила?
— Не хотела будоражить. Тебя любят, о тебе заботятся — мы с бабушкой за тебя спокойны.
— Ты виделась с бабушкой?
— Конечно. Она меня встречала. Меня там многие встречали, и родственники, и друзья, и мои бывшие любовники, которые все явились раздетыми, очевидно, как напоминание о прошлом… Даже отец твой меня навещает, правда, ненадолго: всё время куда-то торопится — подозреваю, что он и там создаёт партийную ячейку.
— Я скучаю по тебе. Ты мне нужна!..
— Поэтому и пришла… Дружочек мой, сыночка, что с тобой?..
— Я начинаю уставать. Их так много!
— Кого?
— Моих клиентов: убийц, бандитов, мошенников!.. Жестоких и ненасытных!.. Скажи мне, мама, куда исчезли такие понятия как честь, совесть, дружба, привязанность?… Где прославленные российские офицеры, для которых честь была важнее, чем жизнь, которые, при невозможности сдержать своё слово, стрелялись?.. У них ведь были дети, внуки, правнуки — почему они это не унаследовали?!
— Сын, вспомни: на чём держалась Россия?.. На Вере, Царе и Отечестве. Царя — скинули, Веру — разрушили, осталось одно Отечество, а на одной точке опоры выстоять трудно. Наши вожди это понимали, поэтому пытались заменить религию коммунизмом, а царя — Сталиным… Но сам знаешь, что из этого вышло.
— Но сегодня уже нет Сталина, остановлен маршбросок к коммунизму, открыты границы, есть свобода самовыражения… Наконец, пришло это долгожданное время очищения и самоусовершенствования… А получилось наоборот: расцвет царствия подонков!.. Я их ловлю, обезвреживаю, сажаю, а их всё больше и больше. Как с Гидрой: рубишь одну голову — вырастают десять… Я уверен: такого урожая поганок не было нигде, ни в какие века, ни в России, ни в других странах!..
Она поднялась, стала в «сценическую» позу и продекламировала:
— Я смерть зову, глядеть не в силах боле, Как гибнет в нищете достойный муж, А негодяй живёт в красе и холе, Как топчется доверье чистых душ, Как целомудрию грозят позором, Как почести мерзавцам воздают, Как сила никнет перед наглым взором, Как всюду в жизни торжествует плут…— Что
— Шекспир, шестьдесят шестой сонет. Шестнадцатый век, Англия.
— Ты хочешь сказать, что…
— Да. Это было, есть и будет: вечная борьба Добра и Зла. И Добро обязательно должно побеждать, для этого и рождаются такие умные, добрые и мужественные, как ты… И для этого надо быть сильным и здоровым, поэтому бабушка просила передать, чтобы ты регулярно кушал куриный бульон. Ты же его любишь?
— Последний раз, когда ты его сварила, я слопал три тарелки.
— Это сварила бабушка. Я никогда не умела готовить. Однажды пригласила гостей на холодец — так после этого наша ближайшая больница неделю работала без выходных.
Она стала медленно удаляться. Он протянул к ней руки.
— Мама, подожди, не уходи!
— Мне пора.
— Ты ещё придёшь?
— Конечно. Но, пожалуйста, учись обходиться без меня — ты уже большой мальчик и у тебя есть замечательная подруга… Делай своё дело, ты это умеешь!.. И помни завет Леонардо да Винчи: «Кто не наказывает порок, тот его пособник»!.. Кстати, он изрёк это ещё в пятнадцатом веке!..
И она растворилась в темноте. А он, не раскрывая глаз, уткнулся лицом в её оренбургский платок и шепотом повторял: мама, мама, мама… Этот платок, после похорон, он каждую ночь клал рядом с подушкой: от платка пахло мамой.
Заснуть уже не смог. Тихонько, чтобы не разбудить Тину, поднялся и вышел на кухню.
Ему было стыдно: разнюнился, как последний хлюпик, огорчил маму!..
В налоговой полиции указали на нужный им кабинет. Рядом с дверью была привинчена табличка «Полковник Цапик Семён Иванович». Борис негромко постучал — никто не ответил. Тогда он открыл дверь, и они вошли вовнутрь. В глубине просторного кабинета стоял огромный письменный стол, величиной с авианосец. На его «палубе» выстроились в ряд четыре телефона, как истребители, готовые к взлёту.
— Здравствуйте! — поздоровалась Тина с сидящим за столом хозяином кабинета. Но он, перебирая какие-то документы, не отреагировал.
Подавив зарождающееся раздражение, Борис попытался наладить контакт.
— Мы расследуем покушение на вашего зятя, гражданина Кононова…
— Я занят, — прервал его полковник Цапик. — Закройте дверь — вы не на вокзале!
Борис уже не смог сдержаться.
— Вы правы: на вокзале уже ни один путевой обходчик так не разговаривает! — Повернулся к Тине. — Пойдём отсюда, вызовем его повесткой. — Вместе с ней вышел из кабинета и хлопнул дверью.
Они не успели пройти несколько шагов, как вслед за ними в коридор выскочил Цапик, большой, грузный, громкоголосый.
— Погодите! — Борис и Тина остановились. — А ты — зубастый! — заявил он Борису. — Молодец! Ценю таких!.. Проходите!
Обнял их за плечи, завёл в кабинет, усадил в кресла, стоящие у стола. Вблизи его чёрный письменный стол напоминал уже не авианосец, а концертный рояль. Когда посетители представились, полковник сел на своё место и стал похож на пианиста, который сейчас ударит по клавишам. Но вместо этого, он заговорил, громко, чётко, рубленными, командными фразами.