Проклятое золото
Шрифт:
Нельзя сказать, чтобы Конан осознанно размышлял обо всем этом, скорее, в нем бродили смутные ощущения, не оформляясь в законченные мысли. Да ему вовсе и не хотелось ни о чем думать. Выздоровление его шло полным ходом, раны постепенно затягивались, Конан лежал в хижине и наслаждался покоем. К нему постепенно возвращался его когда-то очень острый слух и способность различать запахи. И то и другое он совершенно осознанно подавил в себе, когда ему пришлось жить в шумных смрадных хайборийских городах.
Теперь Конана интересовали лишь самые простые вещи: жидкая кашица из растертых кедровых орехов, сдобренных душистым медом, миски, полные
Удовлетворив свои самые насущные потребности, Конан обращался к более высоким целям. Постоянно маячившие перед ним соблазнительные формы Сонги возбуждали в нем аппетит уже другого рода. На все его поползновения Сонга отвечала мягким, но решительным отпором, стараясь без особой надобности не приближаться к его ложу По мере того как слабость оставляла Конана, росла и его настойчивость, хотя не в его обычаях было нагло приставать к женщине, домогаясь ее взаимности. Конан предпочитал, чтобы ему с готовностью шли навстречу. Но лукавая Сонга (и где только она этому научилась?!) ухитрялась отказывать ему в такой форме, что у него всегда оставалась надежда, раз ему казалось, что еще чуть-чуть — и нет упрямиться, однако время шло, а все оставалось по-прежнему.
— Сонга! — позвал ее как-то Конан. — Иди сюда лежать. — Он похлопал рукой по циновке. Ему катастрофически не хватало слов. — Ты лежать со мной. Давай любить-любить. Будет хорошо.
— Нет, Таргока, — рассеянно отозвалась она, несколько раз горизонтально помахав рукой из стороны к сторону — атупанский жест, выражающий категорическое несогласие. По привычке она выговаривала слова медленно и отчетливо, словно разный с ребенком. — Лежать с тобой нет. Таргока больной. Любить-любить нет. Будет плохо.
— Таргока не больной, Таргока здоровый, — упрямо возразил Конан, тыкая пальцем в свой бок, который покрылся наконец толстой коричневой коркой засохшей крови. Он пытался придумать, как бы ему сказать, что, если Сонга не ляжет с ним, вот тогда то ему и будет плохо, но, так и не придумав, неуклюже закончил: — Будет хорошо.
— Лежать с тобой нет, — еще раз повторила Сонга. — Таргока сильно больной. Туда идти тоже нет. — Она мотнула головой в сторону двери. — Таргока тут — Аклак не убивать Таргоку. — Для наглядности она изобразила удар топором. — Потом Таргока не больной. Таргока идти туда — Аклак убивать. Потом будем любить-любить.
— Что?! — У Конана волосы встали дыбом. Ом судорожно силился сообразить, что бы все это значило. — Аклак убивать Конан… Таргока? — уточнил он.
— Да, Аклак убивать Таргока. Таргока убивать Аклак. — Сонга пожала плечами, явно не придавая итогу схватки никакого значения. — Потом Таргока любить-любить Сонга.
Конан временно выкинул из головы проблему, каким образом ему удастся "любить-любить Сонгу" если Аклак его убьет, и задал следующий животрепещущий вопрос:
— Сонга любить-любить Аклак?
— Нет!!! — Безо всякого предупреждения Сонга, которая, разговаривая с ним, толкла земляные орехи в сосуде из выдолбленной тыквы, запустила в Конана тяжелым деревянным пестом. Сонга нет любить-любить оонка! Таргока говорить плохо!
— Что значит оонка? — беспомощно спросил Конан.
— Оонка — это оонка! — раздраженно отрезала Сонга. Нагнувшись, она нарисовала на земляном полу двух больших человечков и двух маленьких, Затем, чтобы стало еще понятнее, она показала,
— Ах вот что, оонка значит брат, — догадался Конан. — Аклак — оонка. Аклак нет любить-любить Сонга. — Он энергично покивал головой, давая понять, что всецело одобряет это табу. Потом спохватился и подтвердил свое полное согласие с этим основным принципом, помахав рукой вверх-вниз на уровне подбородка, на атупанский манер. Но другой вопрос по-прежнему продолжал волновать его. — Оонка убивать Конан?
— Да убивать. — Сонга принялась бойко размахивать кулаками, и у Конана гора свалилась с плеч. Он уразумел наконец, что слово, которое, он полагал, означает "убивать", на самом деле значит "драться" или "бороться". Что ж, он не против.
Сонга тем временем заговорила вновь: — Таргока видеть Сонга голая. — Она приняла добродетельно-оскор-бленный вид. — Много плохо-плохо. Аклак убивать Таргока. Плохо-плохо уходить. Потом Таргока украсть Сонга. — Она скромно потупила глаза и принялась расправлять бусы на обнаженной груди.
Во время этого разговора Конан не сумел полностью разобраться в тонкостях брачных обычаев атупанов, однако, возвращаясь к той же теме в последующие дни, многое, если не все, стало яснее. Племена, обитающие в окрестностях реки Таргокан, имели обыкновение добывать себе жен у своих соседей, что было очень разумно, если не забывать об их малой численности и строгом запрете на кровосмесительные браки. Конану приходилось встречать людей с признаками вырождения в небольших поселкаx, где подобного табу не было, и он понимал жизненную необходимость таких жестких правил. Похищение женщин, как рассказывали Конану, в прежние времена практиковалось и в Киммерии, хотя в годы его детства это сплошь да рядом оказывались не женщины из соседних племен, а томные холеные южные красавицы, отбитые у пришельцев с юга.
В атупанских племенах, как выяснил Конан, существовала негласная договоренность оставлять девушек, достигших брачного возраста и не нашедших мужа в своем племени, в определенных местах в известное время, где они совершали ритуальны, омовения. Девушки предпочитали, чтобы их похищали не поодиночке, а целыми группами, так было легче пережить неизбежное расставание со своими близкими. Поскольку принято было красть лишь незамужних, никаких недоразумений, не говоря уже о войнах, среди этих племен никогда бывало, тем более что им до сих пор оставалось неизвестным такое "благо" цивилизации, как рабство.
Что же касалось самой Сонги, то здесь случай был в некотором смысле исключительный. Подходящей для нее пары в племени не нашлось, а она решительно отказывалась уходить в чужое племя, потому что была очень привязана к брату и матери Отца она лишилась еще в детском возрасте, когда он погиб во время охоты на бизонов.
В тот день, когда Сонга впервые увидела Конана, она совершенно не ожидала встретить в лесу (где, насколько ей было известно, не должно быть никаких других племен) израненного чужеземца и уж тем более быть похищенной им. Когда же он потерял сознание, она позвала своих coплеменников, которые и принесли киммерийца в шатер. Только теперь Конан понял причину веселья женщин, то и дело заглядывающих в дверь: их смешило, что Сонга "украла" у чужого племени такого могучего воина.