Проклятые в раю
Шрифт:
— Двое — гавайцы. Тот парень-китаец, он наполовину гаваец. Здесь такое преступление не имеет смысла. Изнасилование.
— Почему?
— Потому что девушек здесь... — она передернула плечами, — ... не приходится принуждать.
— То есть вы хотите сказать, что достаточно купить им кока-колы? Может, еще плеснуть туда немного рому? И дело в шляпе?
На это она улыбнулась, чуть-чуть, как если бы я пощекотал ей пятки. Потом, как и огонек в глазах, улыбка исчезла.
— Нет, Нат. Не совсем так...
— Я понятливый.
— До прихода миссионеров это была мирная земля. Даже теперь единственные изнасилования, о которых становится известно — это... как вы называете, когда девушка несовершеннолетняя?
— Половая связь с лицом, не достигшим совершеннолетия?
Она кивнула.
— Молоденькая девушка уступает парню постарше, потом об этом узнают родители или должен появиться ребенок... тогда и говорят об «изнасиловании». Но чтобы цветные мужчины набросились на белую женщину? Здесь такого не бывает.
— Всегда что-то бывает в первый раз, — сказал я. — Вы что, хотите сказать, что расы смешиваются не в постели? — Я кивнул в сторону разномастного парада вожделения на танцевальной площадке. — Это что, мираж?
— Они смешиваются, — сказала она. — Пляжные мальчики... гавайские мальчики, которые обучают серфингу на гостиничных пляжах... их ученицы — это, как правило, женщины-туристки или одинокие жены моряков... но этот секс... как это называется?
— По взаимному согласию.
Она кивнула.
— Значит, вот что вы думаете? Что ваша хозяйка завела роман с пляжным мальчиком, а он вышел из-под контроля? И она придумала историю...
— Я этого не говорила. Я должна... я должна казаться вам ужасной.
— Вы кажетесь мне ожившей куклой.
Она опустила глаза под моим восхищенным взглядом.
— Но ужасным человеком. Предавшим работодателя.
Я поднял брови, отпил сдобренной ромом кока-колы.
— Я не думаю, что богатый человек, который платит слуге несколько баксов в неделю, покупает тем самым хоть какую-то лояльность. Будь это так, парни вроде меня никогда ни о ком не раскопали бы никакой грязи.
— Вы честный человек.
Я чуть не подавился кокой.
— Что?
— Вы говорите, что думаете. Вы ничего не скрываете.
Частенько я скрывал все, но сказал:
— Это верно.
— Вы потанцуете со мной?
— Конечно.
«Счастливые фермеры» как раз начали «Письма любви на песке», гитара вступила с особым старанием, и когда я прижал к себе Беатрис, от аромата ее цветка у меня закружилась голова... или в этом был виноват ром?
— Я не была уверена, что вы придете, — сказала она, — из-за мисс Белл.
— Мы с Изабеллой только друзья.
— Она сказала своей кузине, что вы возлюбленные.
— Это...
— Потому что вы так обошлись сегодня с миссис Мэсси.
— Это уж точно.
— Нат.
— Да.
— Теперь ты до конца подрос?
— Почти совсем.
Следующий танец был быстрым. Я как мог поправил брюки, и мы вернулись к столику. Но не успели мы сесть, как Беатрис спросила:
— У тебя есть машина?
— Разумеется.
— Мы можем поехать ко мне. Я живу с мамой, двумя сестрами и двумя братьями. На Капалама-вэй.
— Я остановился в «Ройял Гавайен».
— Нет. Не туда. Может увидеть мисс Белл. Верно замечено.
Она коснулась моей ладони. Тихо, застенчиво проговорила:
— Я знаю место, куда ездят пары. Вниз по дороге вдоль пляжа.
— Показывай, — сказал я.
Скоро мы уже выруливали с парковки Вайкики.
— Видишь эту парикмахерскую? — спросила она, указывая на ряд захудалого вида заведений через дорогу. — Видишь ту закусочную?
Я пригляделся. В обветшалом двухэтажном здании — на втором этаже были жилые помещения — размещалась парикмахерская, с традиционным навесом и окном с надписью «Парикмахерская на Эна-роуд». Через окно была видна женщина-парикмахер, подстригавшая белого мужчину. Дальше, по направлению к пляжу, стояла палатка с вывеской «Японская лапша, горячие сосиски», а вокруг, на свободном участке земли, за беспорядочно расставленными столиками сидели пары и ели из мисочек горячую лапшу. Тут же неподалеку стояло несколько автомобилей, их пассажиров обносили азиатского вида официанты в белых фартуках на манер «обслуживания не выходя из автомобиля».
— Вот здесь свидетели видели миссис Мэсси? — сказала Беатрис. — Она шла мимо, а за ней следом шел белый мужчина.
— А это, — сказал я, кивнув в сторону большого двухэтажного белого магазина с вывеской «Бакалея — Холодные напитки — Табак», который стоял дальше, на углу Хоброн-лейн и Эна-роуд, — то здание, которое не позволило свидетелям увидеть, как схватили Талию.
— Если это правда, — спросила Беатрис, — что случилось с белым мужчиной, который шел за ней? Он исчез за углом?
Я посмотрел на нее.
— Беатрис... а чего, между прочим, ты добиваешься?
— До своей смерти в прошлом году мой отец работал на том же консервном заводе, что и отец Коротышки.
— Коротышки?
— Сумицу Ида. Хорас Ида. Сверни здесь.
Я по-прежнему хотел попасть в прибежище влюбленных. Когда я свернул на дорогу, идущую вдоль пляжа, антураж Эна-роуд несколько изменился — вместо забегаловок и магазинчиков появились бунгало размером чуть больше деревянных хижин и тесно стоящие обшарпанные двухэтажные жилые дома.