Проклятые
Шрифт:
— Я не рентген. Я не знаю, чему там учила ее жизнь, и меня это не интересует, но сейчас она ведет себя именно так, как я тебе сказал — глупо и наивно. Поговори с ней, думаю ей это сейчас необходимо.
Но Куртни не стала лезть с расспросами к Кэрол, она никогда этого не делала. Бывают в жизни моменты, когда человек должен сам разобраться с тем, что его тревожит. И Куртни терпеливо ждала, когда Кэрол сама решит с ней поделиться. А если нет, то так тому и быть. Куртни всегда готова была ей помочь, но давить на девочку и лезть в душу было не в ее правилах.
Мать
Отыскав нужную дверь, Кэрол позвонила.
— Кто там? — раздался за дверью тихий вкрадчивый голос.
— Меня зовут Кэролайн Мэтчисон. Мне нужно поговорить с Моникой Ландж.
За дверью воцарилась тишина, и Кэрол подумала, что женщина ушла.
Поколебавшись, она снова потянулась к звонку, но опустила руку, услышав, как щелкнул замок. Дверь приоткрылась, и Кэрол увидела маленькую изможденную женщину, почти старушку, с большими грустными глазами, так похожими на глаза Мэтта.
— Вы Моника Ландж?
— Да, это я.
— Можно мне войти?
— Входите, — женщина равнодушно пожала плечами и, отвернувшись, пошла вглубь квартиры, оставив дверь открытой.
Кэрол решительно последовала за ней, украдкой изучая маленькую квартирку. Всего две комнаты, прихожая и кухня. Давно не было ремонта.
Все здесь кричало о нужде и бедности, но везде было чисто и прибрано. И хозяйка выглядела аккуратно, хоть и была одета в старое поношенное платье, но чистенькое и тщательно выутюженное.
Кэрол прошла за ней на кухню и замялась у порога.
— Присаживайтесь. Чай будете?
— Да, спасибо, — девушка нежно улыбнулась, опускаясь на ободранный стул у маленького кухонного стола, застеленного потертой, но, опять же, безупречно чистой, скатертью.
Она молчала, не зная с чего начать разговор, наблюдая, как хозяйка разливает чай.
— Сахар?
— Нет, спасибо.
Моника Ландж поставила перед ней чашку и подвинула поближе вазочку с печеньем.
— Угощайтесь.
— Спасибо.
— Ну, что вы заладили — спасибо да спасибо! — мягко сказала она, присаживаясь напротив. — Вы журналист?
— Нет. Я к вам по личному делу.
— Какое же отношение я могу иметь к вашим личным делам? Я точно помню, что мы никогда раньше не встречались.
— С вами — нет. С вашим сыном.
Лицо ее мгновенно осунулось, а добрые глаза наполнились болью.
— Вы знаете Мэтта? Откуда?
— Мы познакомились с ним случайно и очень давно. Я тогда была еще девочкой. А теперь у меня появилась возможность найти его, и я узнала… узнала, что он в тюрьме.
— Я не совсем понимаю. Зачем он вам понадобился?
— Ваш сын был самым прекрасным, самым добрым человеком, которого я когда-либо встречала. Он… необыкновенный, удивительный! Я не смогла его забыть. Я полюбила его тогда, будучи маленькой девочкой, как отца, которого у меня не было. Он был так добр ко мне. Все эти годы я мечтала его найти, чтобы сказать, что он — самый лучший!
Глаза Моники Ландж наполнились слезами.
— Когда я узнала, в чем его обвинили, я… я была поражена!
— Расскажите мне все о том, как вы познакомились. Чем он вас так зацепил, чем заслужил такого доверия и любви?
И, неожиданно для себя, Кэрол рассказала ей все. О своей жизни в мотеле, о матери. Рассказала всю свою жизнь, от рождения до сегодняшнего дня. Все, что она хранила в душе, в памяти, вдруг полилось из нее неудержимым потоком откровенности, остановить который было невозможно. Никогда с ней такого не было — вот так взять и выложить перед кем-то все свое прошлое, открыв избитую больную душу.
А эта совершенно чужая женщина молча ее слушала, согревая нежным добрым взглядом печальных, все понимающих глаз. Почему-то ей хотелось рассказать обо всем. Кэрол не ощущала стыда перед этой женщиной, который вызывала всегда у нее та жизнь. Даже то, что мать ее продала в тринадцать лет, она не смогла скрыть.
Когда она замолчала, Моника Ландж прикрыла лицо ладонями и горестно вздохнула. Кэрол достала из сумки статуэтку и поставила на стол перед ней.
— Посмотрите. Это он мне подарил. И сказал, что когда-нибудь я буду выглядеть такой же красивой и счастливой, как эта девушка.
— А ты счастлива… теперь?
— Не то, чтобы счастлива… Сбылось то, о чем я мечтала. Но моя мать — душевнобольная, убийца, запертая в психушке, куда все время грозилась отправить меня, когда я была маленькой. Она ненавидит меня, и я очень ее боюсь. Меня разъедает ненависть к той, которая погубила мою Эмми. Я тоскую по Эмми. А теперь еще и Мэтт… Все это омрачает мое счастье.
Слушая ее, миссис Ландж разглядывала статуэтку, и лицо ее медленно озарилось улыбкой.
— Я вспомнила эту вещицу! Он сделал ее для своей девушки, которая жила в Бостоне. Да, точно! Значит, не довез, тебе подарил. Узнаю своего мальчика, он всегда таким был. Минуточку, — встав, она вышла из кухни и вернулась через минуту с фотоальбомом.
— Вот, смотрите, это он маленький. Хорошенький, правда? А вот здесь уже постарше, — самозабвенно рассказывала она, показывая фотографии, которые Кэрол с интересом разглядывала.
— А это его отец, — женщина сразу как-то погрустнела, увидев на фотографии того, кого называла отцом Мэтта.
— А где он сейчас? — поинтересовалась ненавязчиво девушка.
— Он умер, в прошлом году.
— О, простите, — растерялась Кэрол.
— Мэтт всегда был очень добрым, ласковым мальчиком, и остался таким же, когда вырос. Мягкий, безотказный. И сердце у него чувствительное, всем открытое, а потому легко ранимое. Никогда я слова грубого от него не услышала. Его не возможно было не любить. Его любили в школе, и преподаватели, и одноклассники. И девчонки за ним всегда бегали. Но невезучий он по жизни, все время в неприятности попадал, все беды и проблемы к нему цеплялись. И ничего у него не получалось, за что бы ни взялся. Безответный такой — ему гадость сделают, подставят, обидят, а он слова не скажет. Все шутил да улыбался. Юморной был. Шутил, что, если на Землю упадет комета, то на его голову и ничью больше. Не унывал никогда.