Проклятый город. Однажды случится ужасное...

Ботти Лоран

— Я знаю, что ты здесь… можешь даже не открывать.

Как человек может говорить почти шепотом и в то же время так повелительно? Сезар отчетливо слышал каждое слово, как будто оно звучало прямо у него в мозгу.

Даже кошка под его рукой перестала двигаться. Сезар ощущал лишь стук сердца животного под свалявшейся шерстью.

— Хорошо, правда же?..

Бум… бум…

Нет, это стучало не кошачье, а его собственное сердце. Перед глазами плавали красные круги, мешая различать окружающие предметы. Все эмоции смешались: ужас, паника, страх разоблачения… Попался… родители… тюрьма…

— Не бойся… Я знаю, как это хорошо… Кто на сей

раз? Собака? Кошка?

Бум… бум…

— Тебе не нужно открывать дверь… В любом случае я войду, если захочу…

Бум… бум…

— …но ты должен меня выслушать.

Мягкость голоса не делала тон менее повелительным. Это был приказ. Не допускающий возражений.

— Мы нуждаемся в тебе.

И Сезар начал слушать. Прошла минута… две… десять… Казалось, он онемел. Одна рука застыла на теле кошки, другая, со шприцем, — в двадцати сантиметрах от ее головы. Он слушал и слушал.

И когда голос произнес последние слова: «…случится ужасное, и уже ничто не будет так, как прежде… ни для тебя, ни для остальных…» — Сезар уже понимал, что перед ним распахивается новый мир и что его жизнь отныне будет волшебной сказкой.

Часть II

Туман

Глава 25

На похороны Одиль Ле Гаррек пришло совсем немного людей, и Бертеги машинально отметил это в памяти. Он наблюдал за церемонией издалека. Примерно двадцать человек стояли вокруг могилы и слушали священника — их темные силуэты выделялись на фоне блеклого тумана, впрочем, не такого густого, как в последние дни. В остальном этот осенний день был вполне типичным для Лавилля. На кладбище, под кронами огромных столетних деревьев, царила тишина.

Несмотря на расстояние и не слишком хорошую видимость, Бертеги узнал Николя Ле Гаррека, Сюзи Блэр, горничную… Комиссару показалось, что он узнал сестру жертвы, в черном платке, — хотя он до сих пор не был уверен, что Одиль Ле Гаррек именно «жертва» в законном смысле этого слова. Другие лица были ему неизвестны. Его мимолетное внимание привлекла лишь женщина с ярко-рыжими волосами, поскольку их цвет при данных обстоятельствах выглядел почти неприличным.

Именно для того, чтобы встретиться с сестрой покойной, Бертеги сюда и пришел. Сюзи Блэр отыскала для него ее имя и адрес, и Бертеги позвонил ей два дня назад. По холодному тону собеседницы, мадам Софи Меришон, он догадался, что отношения у сестер были не самые лучшие. Впрочем, мадам Меришон не выразила никаких эмоций, даже удивления, когда он предложил ей встретиться для небольшого разговора, лишь сказала: «Я буду на похоронах, но надолго не задержусь. Мы можем встретиться сразу после церемонии, если хотите. До моего поезда еще будет некоторое время…» И положила трубку. Ни слова об обстоятельствах смерти. Ни малейшего подозрения относительно того, что полицейское расследование выходит за рамки обычной процедуры следствия.

Но выходило ли оно и впрямь за эти рамки?.. Пожалуй, что и нет. Так же как и расследование убийства быка… Или совсем недавнего убийства в городском парке — тогда Бертеги среди ночи подняли с постели, и он до сих пор не мог забыть этого зрелища: красно-синие мигалки полиции и «скорой», пульсирующие в тумане, словно сигнальные огни самолета, совершившего аварийную посадку; пожарные лестницы, приставленные к ограде парка, чтобы снять висящее на прутьях тело, и фраза какой-то женщины в домашнем халате, стоящей в толпе зевак: «Боже мой, совсем как сын Роми Шнайдер…» И наконец, раздирающие душу вопли матери, которой слишком рано сообщили о том, что случилось…

По крайней мере, на

данный момент никаких значительных результатов не было. Не удалось найти и следа «шутников», перерезавших телефонные провода в доме Одиль Ле Гаррек; к тому же вскрытие, как и можно было предположить, подтвердило инфаркт. Невозможно было предъявить ни малейшего обвинения Ле Гарреку: все наследство покойной включало в себя дом и немногочисленные ценные бумаги — это выглядело совершенно ничтожным по сравнению с доходами известного писателя.

В поведении Сюзи Блэр, за которой два дня назад установили слежку, тоже не обнаруживалось ничего подозрительного.

Зато обстоятельства убийства быка по кличке Хосе были установлены совершенно точно. Сначала животное действительно усыпили, выстрелив в него шприцем со снотворным — это подтвердили эксперты, — затем разрезали живот и вынули внутренности, орудуя чем-то вроде большого охотничьего ножа с зазубренным лезвием. Однако сейчас, в ожидании результатов других анализов, в том числе почвы (это было требование Бертеги, встреченное несколькими удивленными взглядами, поскольку, в конце концов, речь шла всего лишь о «корове с яйцами», как выразился прибывший из Дижона судмедэксперт), комиссар вынужден был бездействовать.

Оставался Кристоф Дюпюи, насаженный на острые прутья парковой ограды. Допрос его приятеля, Бруно Мансара, дал не больше информации, чем все остальные розыскные мероприятия Бертеги. Что касается его младшего брата, комиссар даже не смог его увидеть. «Не трогайте его хотя бы несколько дней!» — умоляла мать. Бертеги не стал настаивать.

Найти бы хоть одну зацепку… Пока у комиссара было лишь смутное ощущение, что что-то не так, и несколько деталей — мелочи, словно небольшой зазор между двумя ступеньками деревянной лестницы, все остальные ступеньки которой идеально пригнаны друг к другу: подозрительная невозмутимость, даже равнодушие женщины-астролога, близкой подруги покойной; молчание Ле Гаррека и его полная незаинтересованность в поимке тех, кто, возможно, перерезал провода в доме его матери; зачарованный взгляд мальчишки с фермы, устремленный на кобуру, и его шепот «Это призрак… новый…», сопровождаемый движением руки в направлении развалин замка на склоне холма…

Были еще слова Бруно Мансара о своем друге: «Я не понимаю… он боялся перелазить через ограду. Он никогда бы не полез один, не дождавшись нас!»

И наконец, Бертеги казалось, что все эти дела породил и связал в единое целое сам город: за очарованием его старинных камней, грубых, неотделанных, но чистых и ухоженных, за густой зеленью садов и парков, за гладкими чистыми аллеями угадывались какие-то тайные кривые переулки, спускающиеся сквозь туман в самое сердце ночи: с расшатанными каменными ступеньками, выщербленной мостовой и покосившимися домами, словно спроектированными пьяным или безумным архитектором и скрывающими какие-то тайны, которые дышат за их стенами, спят на чердаках, гниют в подвалах…

* * *

Маленькая группа людей немного переместилась — теперь Николя Ле Гаррек принимал соболезнования, стоя рядом с пожилой женщиной — судя по всему, своей тетей, той самой, с которой Бертеги предстояло встретиться по прошествии нескольких минут. Ле Гаррек был весь в черном, но его одежда мало соответствовала ситуации: кожаная куртка, джинсы… и неизменные черные очки.

После того как погребение завершилось, Бертеги увидел со своего наблюдательного поста, как тетка и племянник обменялись долгим взглядом. Теперь кроме них возле могилы осталась лишь Сюзи Блэр, стоявшая чуть в стороне. Ее бледное лицо и серебряно-белые волосы были почти неразличимы на фоне тумана.