Проклятый город. Однажды случится ужасное...

Ботти Лоран

— А ты не хочешь сам дочитать?

Бертеги с притворной суровостью нахмурился, как бы говоря: это что еще за кошки-мышки?

— О’кей, дело в том, что его родители оборудовали этот подвал для… особого рода вечеринок. Они приглашали в гости другие пары, чтобы… ну, ты понимаешь.

Он кивнул.

— Во время одного из этих… сеансов дело обернулось трагически. Я не помню деталей, но один мужчина умер. И тогда они решили запереть его жену у себя в подвале. Они держали ее там долгие месяцы…

Бертеги слегка поморщился.

— В общем, триллер…

— Да. С садомазохистским уклоном. Потому что они не просто держали ее

в подвале, а еще насиловали и всячески издевались… В общем, все это очень мрачно, очень сексуально и особенно ужасно тем, что увидено глазами ребенка.

Бертеги прикрыл глаза. Так что же все-таки было в подвале Одиль Ле Гаррек, за дверью, скрытой всеми этими матрасами, дверцами шкафов, этажерками с посудой?..

— Тебе не кажется, что это автобиографический роман?

Мэрил потянулась, подавила зевок и поднялась.

— Не знаю. Но если автобиографический, то автору не позавидуешь. Что-то мне подсказывает, что его детство не было особенно счастливым… даже скорее наоборот. И вот он сублимируется в своих романах…

Бертеги задумчиво кивнул. Он не разбирался в тонкостях литературного творчества, но имел достаточно хорошие познания в психологии, чтобы понять механизм, который его запускает.

— Этот роман написан очень искренне, — добавила Мэрил. — Такое ощущение, что автор всю душу в него вложил. В гораздо большей степени, чем в свои детективные романы с лейтенантом Куттоли… хотя у всех романов Ле Гаррека есть нечто общее.

— Что, например?

— Важное место в них занимает секс и все, что с ним связано. Персонажи, которые сначала производят впечатление самых обычных людей, на деле оказываются одержимы сексом. К тому же многие из них живут двойной жизнью — как будто носят маску, скрывающую истинное лицо…

Бертеги снова кивнул.

— Немного похожи на твою жену, — с легким смешком закончила Мэрил, и Бертеги невольно засмеялся.

Она подошла к двери, но уже на пороге обернулась и произнесла игривым тоном:

— Ты идешь?

И ушла, не дожидаясь ответа.

Бертеги несколько минут сидел, устремив глаза на обложку книги, с улыбкой на губах. Затем перевел глаза на окно, за которым колыхался туман.

«Теперь и мы — здешние…»

Улыбка Бертеги померкла. Он со вздохом поднялся, вышел из гостиной и направился по коридору в ванную, но на половине пути остановился и осторожно заглянул в комнату дочери.

Дженни спала. Ее густые белокурые волосы рассыпались по подушке, и Бертеги неожиданно вспомнил слоган из какой-то рекламы: «Наслаждайся каждым мгновением!» Но одновременно с этим снова возникло ощущение, уже испытанное им сегодня утром, — ощущение паузы, передышки… Перемирия… которое уже подходит к концу. Или затишья перед бурей… Но с чего вдруг? Нет, конечно же, он ошибается — это лишь обычная тревога, естественная для человека, все эти годы боявшегося потерять счастье, которое он так неожиданно обрел и которого он не заслуживал — во всяком случае, так ему казалось. Да, разумеется, это ложная тревога. Откуда взяться буре в этом тихом городке?

Бертеги прикрыл дверь и двинулся дальше, чтобы наконец забыться в объятиях жены.

Глава 23

Он спрыгнул — немного неловко — и шепотом выругался. Потом отряхнулся, в глубине души удивляясь, что с такой легкостью вскарабкался на решетчатую ограду и приземлился невредимым

с другой стороны.

— Да, тут задницу порвать — как нефиг делать! — проговорил справа Бруно Мансар хриплым ломающимся голосом, свидетельствующим о буйном гормональном всплеске, начавшемся не так давно. Типьер, его младший брат, стоявший рядом с ним, повторил, словно эхо:

— Как нефиг делать.

— Ну, ты как, нормально? — спросил Бруно, не обращая внимания на брата.

Вместо ответа Кристоф Дюпюи поднял голову: решетка высилась перед ним, как вызов, устремляя к небу острия стальных прутьев, за которые цеплялись пряди тумана. Как минимум метров пять, прикинул он и невольно представил себе звук, с которым острия вонзились бы в его тело, если бы он оступился… Потом повернул голову в сторону парка.

Сквозь заросли деревьев и кустов виднелись асфальтированные дорожки, ровные, гладкие и абсолютно чистые. В этот ночной час парк казался очень далеким от города, как бы отрезанным от всего остального мира. Тишина была, как в глухой деревне, — абсолютная, угнетающая… Когда ее нарушил отдаленный звук клаксона, ощущение изолированности только усилилось: хотя город был совсем рядом, казалось, что до него как минимум несколько километров.

— Ну, чего, пошли? — снова спросил Бруно Мансар.

— Тихо ты! — прошипел Кристоф. — Хочешь, чтоб нас тут замели?

В парке и днем было запрещено кататься на скейтбордах и роликовых коньках, а на ночь он к тому же закрывался. Этих двух причин хватило для того, чтобы Мансар, которому вечно приходили в голову всякие бредовые идеи, предложил устроить ночные покатушки: «Прикинь, какой кайф! Возьмем фонарики и оторвемся по полной!»

— Че-то ты хреново выглядишь, чувак. Как будто свои трусы проглотил. Причем не особо чистые.

Типьер загоготал — он был первым и единственным ценителем грошовых шуточек старшего брата.

— Я не хочу ночевать в обезьяннике, — огрызнулся Кристоф. — Не хватало еще напороться на охрану!

— Да какая охрана! Если мы кого и встретим, то разве что призрака…

Кристоф и Типьер быстро взглянули друг на друга.

— Это ты о чем? — произнес младший Мансар робким тоном.

— Ну, ты же знаешь… — сказал Бруно с заговорщицким видом и продолжал: — Ты же наверняка слышал, что говорят про этот парк? Что в нем водятся привидения…

Кристоф и Типьер снова переглянулись.

— Как раз здесь нашли того первого мальчишку, с которого началось «дело Талько». Ты, мелкий, наверно, не помнишь — ты тогда еще пешком под стол ходил… Но ты-то, — Бруно посмотрел на Кристофа, — должен помнить.

Кристоф промолчал.

— Перед тем как убить мальчишку, его всего изуродовали, — продолжал Бруно. — И говорят, что его призрак до сих пор является в этом месте. Ну, по крайней мере, зимой, когда туман… Он как будто прячется в этом тумане. Вместе с другими. Потому что все дети, которых здесь убили, так и живут в тумане. И иногда по ночам их можно увидеть. Особенно в такие ночи, как сегодня, — при полной луне, когда туман как будто светится. Тогда они выходят. Они как тени, только белые. И окровавленные… У того мальчишки кровавые впадины вместо глаз… Он поворачивается к тебе и улыбается… Когда он улыбается, нельзя на него смотреть — иначе тебе конец. Он просит, чтобы ты с ним поиграл. Дело в том, что ему выкололи глаза, перед тем как убить. И поэтому ему нужен поводырь. Он хочет, чтобы с ним рядом все время кто-то был.