Проклятый манускрипт
Шрифт:
— Да, да, он заслужил смерть, — поддержали его стоявшие вокруг. — Теперь он, по крайней мере, не сможет навредить. Нам что же, нужно было ждать, пока наш собор рухнет? Парень правильно поступил!
Хюгельманн взглянул в разъяренные, полные ненависти лица и предпочел промолчать. Он встал на правое колено. Нет, не из уважения к мертвому, а исключительно потому, что при его плотном телосложении это была единственная возможность коснуться человека в капюшоне. Хюгельманн осторожно откинул капюшон с лица убитого. Взорам всех предстало искаженное болью лицо с широко открытым ртом, из которого текла кровь.
По толпе пробежал негромкий крик, когда Хюгельманн повернул разбитую голову человека набок. На затылке трупа отчетливо были видны следы тонзуры, которую тот, очевидно, когда-то давно носил. Выстриженные полукругом волосы, как обычно бывает у монахов, остаются надолго. Хюгельманн покачал головой.
— Боже милостивый, — неразборчиво пробормотал он. — Монах, почему именно монах?
Каноник некоторое время колебался. Наконец он закатил правый рукав покойника. На внутренней стороне предплечья открылось красное родимое пятно, выжженное горячим клеймом и величиной почти с ладонь: крест, через центр которого проходила косая линия.
— Так я и думал, — тихо сказал Хюгельманн. И громче, чтобы слышали все, он добавил: — Этот человек был одержим дьяволом! Унесите его, чтобы он не осквернял своей кровью дом Божий.
Тут проповедник Илия, доминиканец, направлявшийся к заутрене, увидел, что ему предоставляется прекрасная возможность. Его боялись за острый язык, которым он обличал грехи своих собратьев. Немало людей избегали проповедника, потому что не могли выносить бича его слов. Быстрым шагом он прошел к кафедре и, как обычно, сильным голосом возвестил:
— О вы, гнусные грешники!
Люди, стоявшие в соборе, удивленно подняли головы вверх.
Проповедник протянул руки и оба указательных пальца направил на толпу зевак:
— Вы, маловерные, думаете, что в событиях прошедшей ночи замешан дьявол! О, маловерные! Кто превратил в пепел Содом и Гоморру? Два ангела. Кто утопил фараона в Красном море? Ангел Господень. Illе puniebat rebelles. Тот ангел покарал врагов. Кого поставил Господь у входа в рай с пылающим мечом? Огненного ангела. Что следует из этих деяний? Сила ангела во много раз превышает силу дьявола. О вы, грешники, дьявол вовсе не обладает силой, способной обрушить этот собор. Но если все же есть признаки того, что это здание должно рухнуть, как некогда стены Иерихона, то это происходит по воле Всевышнего, который послал своих ангелов, чтобы разрушить это творение. — Проповедник на мгновение замолчал, чтобы слова его подействовали.
— Почему Господь допускает это? — спросите вы, мерзкие грешники. Я открою вам ответ. Господь послал своих ангелов, чтобы они возвестили о конце света. Чтобы они дали знак грядущего Страшного суда, который ближе, чем вы думаете. О вы, проклятые грешники! О вы, проклятые сластолюбцы! О вы, проклятые развратницы! О вы, проклятые мстители! О вы, проклятые скряги! О вы, проклятые пьяницы! О вы, проклятые гордецы! Разве вы не слышите отчаянных криков проклятых? Рев и скрежет зубовный адских псов? Ужасные мольбы о помощи тысяч чертей? Горячее пламя ада прокладывает себе путь сквозь землю, пламя, по сравнению с которым огонь земной — просто прохладная роса!
Слова доминиканца били по лицам слушателей подобно мокрой тряпке. Был слышен тихий плач и всхлипывание. На лбу у полной женщины выступил пот, она упала в обморок. Для проповедника — достаточная причина ужесточить свою речь.
— О вы, мерзкие грешники, — продолжал он, — разве вы забыли, что смерть в мгновение ока отбирает все, что казалось важным в вашей жалкой жизни? Даже самые высокие и прекрасные строения, с помощью которых вы хотите воздвигнуть памятник не так Всевышнему, как себе, подобно безбожным царям Египта. Даже яркие маски девок в банях, которым вы, движимые похотью, бросаете больше денег, чем бедным, которых так много в вашем городе.
Нет ничего лучше для преодоления плотских желаний, чем посмотреть на то, что вы так любите, представив себе, как оно будет выглядеть после смерти. Тогда кристально-чистые глаза, поражающие в самое сердце, застынут и подернутся пеленой. Алые щеки, которые вы покрывали страстными поцелуями, впадут, и в них поселятся черви. Рука, которую вы так часто пожимали, распадется на косточки. На упругой груди, приводившей вас в восторг, будут сидеть жабы, пауки и тараканы. Все тело вашей любовницы, которое вы с наслаждением лапали, будет вонять и гнить в земле. Nihil sic ad tdomanum desiderium appetituum carnavalium valet— ничто не обладает большей силой, чем это живое представление, чтобы приглушить притягательность плоти.
В толпе раздались крики.
— Я мерзкий грешник! — Богато одетый купец схватился руками за голову.
— Прости мне, Боже, мою мстительность! — закричал другой. Юная девушка с бледным лицом завизжала высоким голосом:
— Господи, отними у меня все плотское!
Проповедник продолжил свою речь:
— О вы, мерзкие грешники! Не единожды справедливый Господь, опечаленный грузом прогнившего мира, бросал огонь с небес, чтобы сжечь грешников, не желавших покаяться. In cinere et cilicio— в пепле и рубище. А если вы не желаете обуздать свое высокомерие, строя под прикрытием христианской веры собор, который выше и роскошнее всех существующих, Господь Бог послал своих ангелов, чтобы остановить строительство и…
Он не успел закончить предложение, как в южной части поперечного нефа, возле свода с ангелами, раздался загадочный шорох, шипящий звук, как будто резная колонна лопалась изнутри.
Испуганный проповедник замолчал. И, как по команде, головы слушателей повернулись в том же направлении. Все как завороженные смотрели на ангела во втором ряду, который играл на трубе, возвещая о Страшном суде. Словно подталкиваемый невидимой рукой, он наклонился вперед, на мгновение застыл, словно защищаясь от падения, и упал, после того как обрушился пьедестал, державший его более двух сотен лет, и развалился на множество кусков. Труба, рука, державшая ее, нимб и крыло были разбросаны по полу на большом расстоянии друг от друга, как руки и ноги проклятых в день Страшного суда.
Когда люди, находившиеся в соборе, поняли, что только что произошло у них на глазах, они с криками бросились наутек.
— В соборе разбойничает дьявол! — кричал кто-то. — Бойтесь нечистого!
Силач, столкнувший человека в капюшоне с кафедры, схватил труп за обе ноги и потащил его к выходу, оставляя за собой грязный кровавый след.
На улице, немного в стороне, сидел в своем инвалидном кресле Верингер Ботт.
— Это все проделки мастера Ульриха! — прокричал он декану соборного капитула. — Куда он вообще запропастился?