Проклятый род. Часть 1. Люди и нелюди
Шрифт:
– Какой же ты неугомонный. Неужели еще не понял, с кем дело имеешь? Себя не жаль, так хоть людей своих пожалей. Думаешь, им хочется из-за паскудства князя умирать?
Начальник стражи сразу же признал давешнего гостя. – Чего вам надо, сударь? Вчера в одиночку налетели, невесть за что загубили три души, а нынче целое войско привели, – обиженно ответил старик.
– Канцлера нам надобно, служивый, веди к нему, – потребовал Шептицкий.
– Сказано же, занят князь. Давеча невесту в замок привел, ублажал ее, не до гостей ему было, а сейчас они венчаться поехали. У нас свадьба и тут вы нагрянули, вот я и вышел, чтобы дать отпор.
Последних слов охранника уже никто не слышал. Изумленные до крайности известием о свадьбе Гжегож с Яном вопрошающе взглянули друг на друга. Из замешательства их вывел Марцевич. Подлетев на всем скаку к начальникам, он осадил коня и, позабыв о чинопочитании, сердито закричал:
– Чего вы здесь стоите? Скорей за мной, там что-то непонятное творится.
– Елена где? – взревел полковник, словно раненый медведь.
– С час назад с Воловичем в карете из замка выехала, краше королевы разнаряженная. Мы, как пан хорунжий приказал, – вахмистр кивнул на Гжегожа, – за ними устремились. Охраны почти не было – на запятках пара гайдуков да трое конных шляхтичей их сопровождали. Я уже решил, как только чуть подальше отъедут, нападем да отобьем нашу красавицу, а они подъехали к костелу, – Марцевич указал рукой на видневшийся невдалеке шпиль с крестом, – вошли в него и до сих пор еще не выходили.
Первым пришел в себя Шептицкий. Сомнения, которые закрались в его чувственную душу, похоже, начинали сбываться.
– Вот что, вахмистр, оставайся здесь, а мы с полковником тоже съездим в костел, помолимся.
В сопровождении нескольких собратьев-рыцарей друзья направились к святой обители, возле которой они увидели раззолоченную карету канцлера, запряженную четверкой белых, украшенных цветами, лошадей да с десяток празднично одетых шляхтичей – ближайших соседей Воловича. При виде грозного, так и не кинувшего саблю в ножны, Озорчука и игриво помахивающего запаленной пистолью Гжегожа, паны испуганно попятились, уступая им дорогу. У входа в храм полковник с хорунжим остановились. Ни тот ни другой не знали толком, можно ли войти в костел с оружием. В тот же миг двери храма распахнулись, а на пороге появилась белая как лебедь в своем свадебном наряде Еленка под руку с нежданно обретенным мужем, всемогущим канцлером Литвы Станиславом Воловичем.
12
– Убить меня ты не посмеешь, а отец все одно обо всем дознается, – сказав это, благородная пленница опять закуталась в плащ и, свернувшись клубком, словно маленький котенок, прилегла на самый край роскошной княжеской постели. Наконец то осознавший всю мерзость своего поступка, Станислав торопливо оделся. Не смея более приблизиться к Елене, он сел на лежащий перед ложем ковер. Удивление, вызванное признанием пленницы, понемногу прошло. Привыкший легко распоряжаться судьбами тысяч людей, всесильный канцлер вдруг почувствовал себя совершенно беспомощным. Волович лихорадочно искал, но никак не мог найти выхода из приключившейся с ним любовной истории, прекрасно понимая, что упоминание об отце далеко не пустая угроза обесчещенной девушки. Станислав знал Озорчука лишь понаслышке, однако управляющий имением отзывался о нем, как об отъявленном злодее. Не боязнь расплаты за содеянное тревожила князя – тут уж будь, что будет. Более всего канцлера заботила дальнейшая судьба даровавшей ему воистину неземное блаженство Елены. Самым сильным из всех разноречивых чувств, терзавших душу стареющего мужчины, было нежелание расставаться с ней.
Волович посмотрел на наконец-то обретенную любимую, сумевшую затмить его воспоминания об умершей жене. Та лежала неподвижно и безмолвно, отрешенно глядя своими синими очами в окно, на столь же синий вечерний небосклон. Жизнь земная ее, похоже, уже мало интересовала. Вернул красавицу с небес на землю пистолетный выстрел да последовавшая вслед за ним частая мушкетная пальба. Услышав их, Еленка сразу же вскочила, шелк снова соскользнул с ее округлых плеч. Дочь грозного полковника была настолько прекрасна в своей чарующей наготе, что Станислав окончательно уразумел – только смерть способна разлучить его с этой женщиной.
В тот же миг за дверью раздались торопливые шаги, а голос крайне перепуганного человека позвал Воловича:
– Откройте, ваша милость. У меня к вам дело величайшей важности.
Канцлер встал с ковра, приоткрыл дверь, но так, чтобы не видно было сидевшую в постели пленницу.
– Похоже кто-то нападение на замок затевает, – утирая кровь со лба, доложил Станиславу начальник стражи. Однако, не заметив на лице хозяина ни малейшего интереса к его словам, старый воин расценил это как непозволительное легкомыслие, и принялся рассказывать о произошедшем во всех подробностях:
– Только что к воротам рыцарь подъезжал, вид его мне сразу показался странным. По повадкам и обличию на кавалера придворного похож, но одет довольно бедно. Правда, сабля у него была такая, какие только у гусар видать мне доводилось. Поначалу довольно мирно себя вел, о здоровье вашем справлялся, а как только пан дворецкий отказал ему в аудиенции да еще оружие сдать предложил, – он сущим дьяволом обернулся. Не говоря ни слова, пана Вацлава застрелил и двух охранников срубил одним ударом. Да меня вот малость покалечил, – старик Янек снова приложил ладонь к кровоточащей ране на голове. – Хотя, по правде говоря, мог бы тоже убить. Наши стражники со стен уж как палили по нему, но даже не поранили. Целехонек ушел, черт заговоренный. Сердцем чую – не к добру все это. Судя по всему, лихие люди замок штурмовать намереваются. Шибко уж лазутчик сей к нашим стенам да башням приглядывался. Что прикажешь делать, князь?
Как только стражник умолк, Волович спокойно, даже чуть торжественно распорядился:
– Собирай наших людей, пан Янек, чтобы через полчаса все домочадцы здесь стояли, – и плотно прикрыл дверь.
Вновь глянув на Еленку, он увидел слезы в ее огромных колдовских очах, но алые, чувственные губы раскрасавицы смущенно улыбались и еле слышно шептали:
– Дядя Гжегож, дядя Гжегож.
Станислав сел на самый краешек постели, однако осмелился при этом положить ладонь на голое колено ставшей для него родною женщины. Елена вздрогнула, но не отстранила княжеской руки. Приободренный такой покорностью, канцлер виновато улыбнулся и сказал:
– Думаю, нам надо объясниться. За свой поступок я действительно заслуживаю смерти, только что это изменит? Никогда еще погибель совратителя не возвращала имя доброе совращенной. Что ждет тебя теперь впереди – монастырь? В лучшем случае – убогое существование в родительском доме, вдали от радостей столичной жизни, которых ты, как ни одна другая женщина, достойна. Даже если и найдется подходящий жених, прельщенный редкой красотой твоей, то вряд ли этот брак счастливым будет. Я много пожил, много видел и знаю, что говорю.
Дочь полковника в ответ горько усмехнулась:
– К чему мне, сударь, ваши объяснения? Все кончено, – и, как бы успокаивая своего губителя, добавила: – Сильно не вини себя, князь. Жизнь моя недорого стоит, шибко уж она безрадостная. Ты – лишь повод оборвать ее. Отца вот только жаль да Гжегожа. Совсем без меня пропадут.
Снова услыхав имя Гжегож, Волович ревниво поинтересовался:
– Это кто, твой жених?
Зардевшись от смущения, Еленка пояснила:
– Нету у меня жениха, откуда ему взяться в нашейто глуши. Гжегож – это лучший друг отца. Он очень хороший, но тоже несчастный, от того и пьет вино каждый день, какой с него жених? К тому же староват для меня, – и еще больше покраснела, припомнив, что Шептицкий лет на пять, а то и все десять младше ставшего ее первым мужчиной Воловича.