Проклятый шедевр
Шрифт:
Высказавшись, Иван почувствовал одновременно и облегчение, и опустошение от перспективы той безысходности, которую он себе нарисовал. В течение всего монолога Ядвига сидела неподвижно, слегка наклонив голову на бок. Когда Иван замолчал, она откинулась на спинку кресла.
– Думаю, я могу вам помочь. Как вы относитесь к гипнозу?
Иван пожал плечами. Он никогда об этом не задумывался. Да, Жека говорил, что ему гипноз очень помог. Но сколько было книг про негодяев-гипнотизеров, превращавших людей в преступников. Мало ли, что тебе вложат в голову во время гипноза. Увидев, что пациент сомневается, Ядвига протянула открытую вверх ладонь:
– Настаивать не буду. Можете подумать, а когда решитесь, запишитесь снова.
Иван представил, как возвращается домой и снова всю ночь бесполезно долбит по клавиатуре, накачиваясь энергетиками. В задумчивости Иван схватился за наушники, будто именно от них зависит решение. Эх, была, не была. Главное, написать книгу, а там разберемся.
– Согласен, – выдохнул Иван. – Что надо делать?
Ядвига достала из ящика заполненный заранее бланк.
– Подпишите согласие, снимайте обувь и ложитесь.
Присев на кушетку, Царевич вспомнил, что утром спросонья надел дырявый носок, собирался поменять перед выездом и забыл. Может лечь в ботинках? Иван взглянул на мягкий велюровый чехол кушетки. Не вариант.
Ядвига мгновенно поняла причину заминки и усмехнулась:
– Не стесняйтесь. У меня тут столько мужчин в рваных носках побывало. Пару раз даже на босу ногу проходили.
Она закрыла ноутбук и достала из ящика стола медальон.
– Возьмите бахилы, если смущаетесь.
Ядвига протянула Ивану бахилы и придвинула к кушетке своё кресло. Когда она начала неторопливо раскачивать перед лицом Царевича медальон, Ивану показалось, будто в комнате заурчал кот.
– Не отвлекайтесь, следите за движением, – тихо попросила Ядвига.
На медальоне были изображены два зубчатых восьмиугольника. Малый – зубцами внутрь, а внешний, большой восьмиугольник – зубцами наружу. Иван понял, что уже видел где-то похожий символ. Явно в какой-то книге по славянской мифологии. При работе над серией он столько этих книг перелопатил. Но что означает этот символ, Иван никак не мог вспомнить. Веки наливались тяжестью и вскоре закрылись, оставляя загадочный символ гореть в темноте красным цветом.
Неожиданно во мраке раздался резкий щелчок, и загадочный символ рассыпался как высохший песочный замок. Иван открыл глаза. Таким свежим и выспавшимся он себя не чувствовал уже давно. А красочные, наполненные необычными сюжетами сны, он не видел даже в детстве, и уж тем более не запоминал их так ярко. В голове роились мысли, обгоняя и подставляя друг другу подножки. Пальцы чесались, ему бы сейчас родную клавиатуру, мембранную, с коротким ходом. Иван подскочил и впопыхах начал обуваться прямо на бахилы. Быстро попрощавшись с Ядвигой, он схватил куртку и, не дожидаясь меланхоличного лифта, рванул по лестнице, одновременно вызывая такси.
Закрыв за Иваном дверь, Ядвига сняла опостылевшие за день туфли и надела тапки с лягушатами. На сегодня это был последний клиент. Остановилась перед зеркалом и встала в популярную у фотомоделей позу классического поворота. Вполоборота, с одной рукой на бедре, а второй у плеча. Поверхность зеркала на мгновенье подёрнулась рябью. Положительно оценив результат, Ядвига довольно усмехнулась:
– Можешь не пыжиться, а то амальгама осыплется, – затем игриво подмигнула отражению. – Профессиональный пластический хирург и хороший косметолог – вот настоящее чудо. Понятно, анахронизм несчастный?
Из комнаты вышел хмурый кот породы сфинкс в оранжевой вязанной шапочке с ушами. Двуцветная морда, в основном дымчатая, только рот и надбровные дуги были песочными, выражала крайнюю степень недовольства. Он уселся посередине коридора и вытянув лапу начал усиленно вылизываться.
– Похоже у нас всё получилось, – улыбнулась Ядвига, потянула вниз гирьку на ходиках, и ушла на кухню. – Тебе кофе, как всегда, с молоком?
Зеркало вновь подёрнулось рябью и в нём отразился большой, откормленный, явно столовавшийся не на помойке, котяра. Шерсть дымчатого окраса лоснилась, когти острые, морда сальная. Только взгляд цепкий, тяжёлый. Смотрит, будто прицеливается. Отражение кота фыркнуло и последовало за отражением хозяйки.
Но отражения никого в этой квартире не интересовали.
***
Настойчивая трель выдернула Царевича из мрака беспамятства. Иван наощупь выключил дьявольское изобретение, по недоразумению названное будильником. Однако звонок не унимался и продолжал терзать барабанные перепонки. Иван перевернулся на спину. Всю ночь он играл клавишами на клавиатуре, словно виртуоз на любимом инструменте, торопясь выплеснуть сны и образы, навеянные гипнотическим сном.
Персонажи обретали характер, а локации наполнялись цветом и ароматом жизни. Закрой глаза, и ощутишь на щеке поцелуй ветра, услышишь перешёптывание листвы и пение птиц. Древняя магия разливалась по страницам, обретая структуру и форму. Она проникала в каждую букву, в каждую строчку, оживляя придуманный мир и делая его реальным. История становилась всё более захватывающей, а герои – многогранными. Царевич писал до опустошения, пока в голове не осталось ни одного слова, ни одной мысли. Иван рухнул в постель, когда в окно уже заглядывало робкое серое утро.
И вот теперь какой-то злодей ломится в дверь. Звонок стих только когда в дверной проём протиснулся Антон Шаров, ругая Ивана на чём свет стоит:
– Ты какого лешего трубку не берёшь? Я тебе мальчик что ли, в прятки со мной играть?
– Я спал. Всю ночь работал, и только что лёг, – Иван вернулся в кабинет и рухнул на, ещё не успевшую остыть, софу.
Шаров, не стесняясь проследовал за Царевичем в спальню. Антон был Ивану ближе, чем друг или брат. Он был даже ближе, чем жена. По крайней мере с женой Иван развёлся через пять лет совместной жизни, а отношения с Антоном длились уже одиннадцатый год. Шаров был литературным агентом Ивана. Именно он настоял на псевдониме, так что можно сказать, Царевич был обязан Шарову вторым рождением.
– Я тебе вчера весь вечер звонил. Тоже работал? – Антон выдернул из рук Царевича одеяло и зашвырнул его, одеяло, в угол.
Шаров всей массой навис над Иваном. Волна дорогого и одуряюще пряного парфюма, который Антон выливал на себя вёдрами, захлестнула Ивана, вынудив затаить дыхание. Шаров воспринял это как осознание вины и продолжил:
– Повторяю. Какого лешего ты не реагируешь на мои звонки?
– Работал. Я в наушниках был. Не слышал.
– Я выкину твои долбанные наушники к едрене фене, если ты из-за них мне даже перезвонить не можешь, – голос Антона, проходя через богатырские связки, заполнял комнату и усиливался, многократно отражаясь от стен. Нет, Шаров никогда не кричал. Он даже не повышал голос. Могучий глас был врождённой способностью.