Прокурор Брише
Шрифт:
Между всеми ресторанами видное место занимал кабак под названием «Золотой жбан» – он находился на углу Гревской площади. Первый этаж состоял из большой залы и вместе с тем кухни, куда простой народ приходил пить плохую воду из оловянных кружек и поболтать, спокойно сидя на деревянных скамьях перед громадными столами. Если обстановка этой залы напоминала о простоте быта наших прародителей, то этого нельзя было сказать о втором этаже, где полная роскошь ожидала знатную молодежь, приходившую выпить превосходного вина, недоступного посетителям нижнего этажа. Две маленькие комнаты,
Хотя «Золотой жбан» никогда не пустовал, но бывали дни, в которые там буквально можно было задохнуться, – именно в дни казней, – так как публике было очень удобно смотреть в открытые окна на это интересное зрелище и в то же время наслаждаться кулинарными произведениями известного повара.
Итак, 12 января кабачок был полон, к великой радости хозяина, весело потиравшего руки при известии, что Картуш потребовал второго допроса; задержка казни приносила ему доход, потому что с каждым часом увеличивалось число опорожненных бутылок. Но самыми дорогими из них были те, которые хозяин сам носил в одну из отдельных комнат, где пировали четверо мужчин и три женщины. Все это общество явилось не разом. Сперва пришла одна пара, кавалер с дамой: мужчина был высокий и красивый молодой человек лет двадцати восьми, со смелым взглядом и несколько резкими манерами. Это был граф де Лозериль; несмотря на изящество и вежливый тон, он с первого взгляда производил неприятное впечатление, так как видно было, что это человек вполне испорченный, не отступающий ни перед какими средствами для достижения своих целей.
Дама его была грациозна, изящна и очень хороша собой. Четыре года назад умер ее муж, маркиз де Бражерон; двадцатишестилетняя вдовушка не желала терять своей свободы и отказывала всем искателям ее богатства. Наружность этой женщины была обманчива. Войдя в залу, маркиза увидела на столе семь приборов.
– Мы будем в большом обществе смотреть на казнь Картуша!
– Нас будет семь человек, и все знакомые, – отвечал Лозериль.
– Кто же именно, граф, назовите всех.
– Во-первых, Раван и его президентша.
– Веселая парочка! Хорошо. Дальше.
– Граф Ламенне с маленькой баронессой – они ведь неразлучны.
– Тоже хорошо.
– Потом нас двое, это будет шесть.
– Для кого же седьмой прибор? Для дамы, вероятно?
– Нет, маркиза, для кавалера, – отвечал Лозериль нерешительно.
– А! Для кого же именно?
– Для барона Камбиака, – отвечал Лозериль с еще большей нерешительностью.
При этом имени глаза маркизы гневно засверкали, а на губах ее появилась змеиная улыбка, но лишь на мгновение, и лицо ее снова приняло совершенно равнодушное выражение, когда она сказала:
– А! Барон Камбиак!
– Вам не нравится этот выбор, маркиза?
– Почему, мой друг? Ведь вы сказали, что соберутся все мои знакомые, а Камбиак может считаться в кругу их более, нежели кто-либо другой.
При этих словах, произнесенных маркизой с ударением, граф задрожал от бешенства, что не ускользнуло от зорких глаз маркизы. Она подошла к молодому человеку и, взглянув ему прямо в лицо, сказала с сардонической улыбкой:
– Должно быть, граф, вы страшно ненавидите Камбиака, раз решились завлечь его в западню.
Маркиза так верно угадала затаенную мысль Лозериля, что, застигнутый врасплох, он совсем растерялся.
– О! Не краснейте, мой милый, – продолжала она. – Не надо быть особенно проницательной, чтобы понять, что вы давно искали случая встретиться с бароном и хотите воспользоваться сегодняшним днем. Приглашенный Раваном, барон никак не ожидает встретить нас обоих; не правда ли, мой друг?
Молодой человек кивнул.
– И вы подумали, – продолжала маркиза, – что мое присутствие вызовет какой-нибудь намек на прошлое, какую-нибудь неловкую шутку или даже насмешку, чем вы и воспользуетесь и затеете ссору, которую вам так давно хотелось иметь с бароном.
– И тогда я его убью! – вскричал молодой человек с бешенством, удвоенным ревностью.
– Я вам запрещаю это! – сухо проговорила маркиза, пожимая плечами.
При этом ответе Лозериль побелел как полотно и вскочил, сжимая кулаки.
– Вы мне запрещаете, – прошептал он, – значит, вы еще любите этого человека!
Маркиза несколько секунд молча смотрела на его одинокое бешенство.
«Положительно этот зверь мне пригодится», – подумала она и, расхохотавшись, сказала насмешливым тоном:
– Ай, мой бедный друг! Вы не умеете устраивать сцены – вы сразу же приходите в ярость.
– Так вы позволяете вызвать барона и убить его?
– Нет, – холодно повторила маркиза.
– Нет… Почему? Значит, я угадал, вы еще любите его?
Этот упрек, повторенный два раза, вывел из себя молодую женщину; она схватила Лозериля за руку и, притянув к себе, проговорила со страшной ненавистью в голосе:
– Да пойми же наконец, глупец! Как ни сильна твоя ненависть к барону, но она не может сравниться с моей. Ты не можешь простить мою любовь к нему, а я… я презираю его за то, что он меня бросил… и я поклялась отомстить; но меня не может удовлетворить какой-нибудь удар шпаги, одним разом прекращающий все страдания. Это жалкая месть.
– Чего же вы хотите? – спросил Лозериль, с восхищением глядя на маркизу, которая в эту минуту была хороша, как падший ангел.
– Надо найти такую месть, чтобы, прежде чем умереть, он был покрыт позором, он и те, кто ему дорог; одним ударом я хочу уничтожить женщину, заменившую меня в его сердце, имя которой я до сих пор не могла открыть. Вот чего я хочу и рассчитываю на вас для достижения этой цели.
– Что же надо делать? – спросил молодой человек, порабощенный страстной энергией хорошенькой женщины.
– Будете ли вы мне слепо повиноваться, не стараясь даже понимать мои действия?
– Да, буду.
– Ну хорошо. Так слушайте мой план: когда Камбиак войдет, мы оба будем любезны с ним. Видя меня спокойной и веселой после двухлетней разлуки, он подумает, что прошлое совершенно забыто, и не будет недоверчив к нам. После обеда Раван, как страстный игрок, непременно предложит играть в карты. – Тут маркиза остановилась и, пристально глядя в глаза Лозерилю, спросила: – Вы, конечно, умеете выигрывать?