Прокурор для Лютого
Шрифт:
Шутки шутками, но ситуация запутывается донельзя — теперь трудно сказать что-то определенное.
Резкий, пронзительный телефонный звонок вдребезги разбил хрупкую тишину высокого кабинета; Прокурору даже показалось, что корпус телефона, на диск которого он неотрывно смотрел, завибрировал.
— Алло… — привычно-мягко произнес хозяин кабинета в трубку.
Звонил Рябина — голос подчиненного был взволнованным донельзя. Абонент говорил долго — хозяин кабинета слушал, не перебивая, нервно поправляя очки. И лишь когда доклад был завершен, он позволил себе сделать несколько уточнений…
— Как исчез? Куда исчез? Почему? — Прокурор слегка поджал губы — это было признаком сильнейшего душевного смятения. — А почему не уследили? А кто — я должен? А что говорит «прослушка»? Нет? А что в МВД говорят? Тоже не знают?
Не дослушав оправданий абонента, обладатель очков в золотой оправе положил трубку на рычаг.
Это сообщение было куда более неприятным, чем самоубийство Вареника.
По агентурным источникам, Сухарев тоже исчез. Оставив вместо себя какую-то шестерку, лидер самой сильной и опасной московской «бригады» тайно покинул столицу: во всяком случае, Рябина был в этом убежден. Технические службы, приданные структуре «КР» из ФАПСИ, Федерального Агентства Правительственной Связи и Информации, уверяли, что сотовый телефон Сухого безмолвствует уже второй день. Конечно же, он мог запросто сменить аппарат, это не проблема — какая-то штука баксов… Но ведь Сухого не было ни в его коттедже, он не появлялся ни в одном из клубов и казино, куда был вхож!
Судя по всему, его вообще не было в городе.
Это исчезновение настораживало — Прокурор, нервно чиркнул зажигалкой, закурил, задумался; глубокая продольная складка прорезала его лоб.
Судя по оперативным сообщениям, бандитский бизнес Сухарева шел блестяще: после того, как в фешенебельном московском ресторане были расстреляны наиболее влиятельные конкуренты из «босяцкого» крыла преступного мира, последние препятствия на пути к криминальному Олимпу были устранены окончательно. Банкиры и бизнесмены, которым недавние противники делали «крышу», естественно, перешли под Сухого. Казалось бы — сиди себе на подмосковной вилле и стриги купоны…
Значит, справедливо размышлял Прокурор, у Сухарева были дела поважней, чем банальные разводы и разборки столичных бизнеснюг.
Какие именно?
Сигарета неслышно тлела в массивной малахитовой пепельнице, и дым, поднимаясь над столом, напоминал какое-то сказочное растение. Хозяин кабинета, затушив окурок, поднялся, подошел к огромному окну, поправил портьеру…
По всем раскладам получалось, что таким важным делом мог быть только «русский оргазм».
Было очевидно, и притом с самого начала: за производством принципиально нового наркотика стояла не какая-то шестерка Заводной, а человек солидный, умный, а главное — с огромными, почти неограниченными возможностями.
По давешней версии, одной из многих, вся эта махинация была задумана и осуществлена человеком, стоявшим за производством «русского оргазма».
Еще месяц назад Прокурор почему-то подумал: а что если этот загадочный человек надумал пожертвовать малым, заводиком в Мазовецком воеводстве, Малкиня, чтобы получить большее? Сто миллионов долларов — как раз та самая сумма, ради которой можно пойти на жертвы…
А таким человеком в крапленой колоде российского криминалитета мог быть только Сухарев — и вот он растворился.
И если та, давнишняя версия действительно справедлива, все более или менее становится на свои места — все, кроме исчезновения Найденко и самого Сухого. Ведь если бесследно исчезают оба человека, имевшие отношение к проекту «Русский оргазм», то поневоле хочется думать, что деньги у одного из них!
Прокурор морщил лоб, прикидывая возможности — в этом пасьянсе не хватало какой-то одной карты. А может быть, это и не пасьянс? Может быть пока он, такой хитроумный и дальновидный, просчитывает варианты, кто-то из них решил сыграть против него, Прокурора, в плебейского подкидного дурачка…
И все-таки одной карты не хватало — интуиция подсказывала, что она окажется джокером, а имея ее на руках, можно бить кого угодно и как угодно. И Прокурор уже знал или почти знал, какой именно карты….
Движения хозяина кремлевского кабинета обрели былую уверенность.
— Машину к подъезду, — произнес он в трубку и, мельком взглянув на собственное отражение в огромном настенном зеркале, почему-то окончательно убедился в своей правоте…
Глава тринадцатая
Днем за городом прошел парной дождик, и вечер выдался на редкость погожим, теплым и ласковым — ни единого облачка на прозрачном закатном небе, западный край которого уже розовел.
Лютый лежал на мокрой после дождя траве, уткнувшись лицом во влажную землю. Она пахла грибами, мокрым лесом. И если закрыть глаза, то можно было подумать, что находишься не на стрельбище совсекретной структуры с загадочным названием «КР», а где-нибудь на отдыхе. Правда, забыться не дали две короткие автоматные очереди. Одна из них прозвучала слева от него, вторая справа. Звуки выстрелов раскатистым громом пронеслись над полем и, отразившись от недалекого леса, вернулись к стрелявшим.
Это были очередные занятия — на этот раз по тактике боя на пересеченной местности.
Максим посильнее сжал цевье автоматической винтовки М-16 и поудобнее пристроил приклад, уперев его в плечо: сейчас между деревьями должна была появиться цель — всего лишь на несколько секунд, но ее надо было поразить с первого же выстрела.
Неожиданно за перелеском, где на КП находился Рябина, гулко прогремел громкоговоритель:
— Курсант Лютый, прекратить занятия, сдать оружие и вернуться на базу…
Максим, поднявшись, закинул автоматическую винтовку за спину и пошел, он не знал, почему Рябина распорядился отставить сегодняшние учения, но интуиция говорила — наверняка не просто так.
Для чего его вызывают?
Что могло произойти?
Нечаев ничем не выдавал ни волнения, ни тем более удивления: человек, прослуживший в структуре КГБ три года, человек, имевший непосредственное отношение к самой секретной и загадочной из всех российских спецслужб, так называемому «13 отделу», человек, из-за предательства начальства потерявший семью и проведший два года за «решками», имеет моральное право не доверять никому. Ничто так не способствует равнодушию, как недоверие. Если теперь Лютый и удивлялся чему-нибудь, то никогда, ни при каких обстоятельствах не выдавал этого.