Прокурор для Лютого
Шрифт:
Наверное, он был глух.
Сперва, сразу после похищения, Наташа пыталась поговорить с ним по-хорошему. Улыбалась, даже слегка кокетничала, задавала вопросы, которые казались ей совершенно естественными: почему ее украли те страшные люди из «речной милиции» прямо с прогулочного катера на Москве-реке, почему ее тут держат, почему не дают позвонить маме, которая наверняка очень-очень волнуется, и вообще — где она теперь находится? Не дождавшись ответа, девушка начала скандалить — кричать, что у нее очень авторитетный дядя, который работает «кем-то вроде юриста», что если ее не выпустят, тут появится «ее мальчик» Максим, с которым она «ходит», и он, невероятно крутой, побьет всех сильно-сильно, что они вообще не имеют права…
А потом, как-то так само собой получилось, Наташа забыла обо всем: и о маме, и о недавнем выпускном бале в родной школе, и о том, какая она была там красивая-прекрасивая, и о вручении аттестатов, и об авторитетном «дяде-юристе» и, что самое странное — даже о Максиме.
Произошло это как-то незаметно: словно взял некто влажную губку и вытер с грифельной доски памяти все, что грязными меловыми потеками заслоняло главное… А главным было то, к чему стремится каждый нормальный человек: счастье. Теперь девушка ощущала его почти физически.
Наташа даже не заметила, как однажды, рано утром, невзрачный пришел в обществе какого-то мрачного уродца, у которого все, казалось, было квадратным: голова, плечи, кулаки и даже небольшой горб.
Они дали ей стакан кока-колы — девушка, блаженно улыбаясь, выпила и, закрыв глаза, легла на кровать.
И была счастлива, счастлива, счастлива; счастлива абсолютно и бесповоротно. Счастье разливалось по тесной комнате; счастье и восторг струились из квадратного окна напротив кровати, счастьем были окрашены стены, воздух; счастье тихим светом сочилось из молчащего телевизора, мелодичным шелестом радиоволн проникало в мозг…
Счастье, счастье, счастье…
И даже на языке ее вертелось постоянное, устойчивое сочетание «сч»; оно казалось колючим, жестким, шершавым и потому так хотелось растягивать последний мягкий и ласковый слог: «ие-е-е-е…», «счастие-е-е-е»!
Так вот, какое оно, это самое счастье — когда тебе ничего не надо… Нет, когда надо лишь одно: вот так вот лежать на кровати, пусть даже в этой тесной комнате, пусть даже одной, лежать и ощущать, лежать и внимать себе, лежать и слушать музыку счастья, музыку заоблачных сфер, незримо насыщающую атмосферу вокруг…
Словно океаническое течение выносит на влажный, мягкий песок, и набегающие волны ласкают, лижут ступни, небо над головой голубое-голубое, лазурное-лазурное, аж глаза режет эта голубизна, руки тяжелые и непослушные, но эта непослушность тем более радует.
И не хочется думать ни о чем, и кажется, способна выполнить любое желание — кого угодно и какое угодно, и верить всему, что тебе скажут, и быть счастливой лишь от этого.
А потом Наташу посадили в большой автомобиль, эдакий дом на колесах — с телевизором, видеомагнитофоном и холодильником, и повезли куда-то: девушка даже не спрашивала, куда именно. Хоть на край света — теперь ей везде будет хорошо.
Но вскоре все закончилось.
Веселящий газ, окутывавший ее сознание, как-то незаметно улетучился, и стало страшно. Она — такая маленькая, беззащитная, всеми покинутая, в обществе незнакомых людей, в какой-то огромной машине, запертой снаружи. Медленно проплывают за окнами острые верхушки деревьев, тогда в просветах между кронами мелькает лазурное небо, затем его заслоняет грозовая туча, и от этой смены видов Наташе почему-то становилось очень одиноко, и очень хотелось плакать: наверное, от жалости к себе.
Машина катила по шоссе в полную неизвестность — девушка, сбросив одеяло, поднялась и на непослушных ногах приблизилась к стеклянной перегородке, отделявшей салон от водительского места.
За рулем сидел мужчина с красным лицом и немного выпученными глазами — огромный золотой перстень с неправдоподобно большим бриллиантом почему-то сразу обратил на себя внимание. Наташе показалось, что она где-то, когда-то, в какой-то другой жизни уже видела этого человека, уже встречалась с ним…
Рядом с обладателем бриллиантового украшения ерзал на сидении какой-то тип в белоснежном костюме — когда позади него определилось легкое движение пассажирки, он, даже не обернувшись в ее сторону, процедил слова загадочные и жутковатые:
— Слышь, Сухой, а она, кажется, оклемалась…
— Сейчас до Калуги доберемся, еще одну дозу дам, — отозвался тот, кого сидевший рядом с водителем назвал Сухим.
Все это было так страшно, что девушка вновь двинулась в глубь салона. Уселась, потерла руками виски — теперь она ощущала в голове полную пустоту.
Неожиданно на ум пришло сравнение, резкий всплеск сознания вынес на поверхность что-то такое географическо-этнографическое, кажется, из любимой когда-то передачи «Клуб кинопутешественников», а сравнение такое: где-то далеко-далеко, в девственных лесах Амазонии обитало дикарское племя, которое охотилось на других дикарей, но не ело их, а просто отрезало головы, вынимало мозг и высушивало черепа, а потом наполняло их сочной рыхлой мякотью какого-то тропического дерева — для каких-то религиозных обрядов. Девушке казалось, с ней тоже сделали нечто подобное — вынули мозг, наполнив голову чем-то таким, без чего она теперь не может прожить и минуты…
Вскоре машина остановилась. Мужчина с красным лицом, войдя в салон, молча протянул девушке стакан сока — та механически взяла его и выпила: ее мучила жажда.
И вновь — невидимое течение, мягкий прибой, ласкающий мозг, и вновь хочется исполнить любое желание, осчастливить всех и каждого, и несет ее волна на мягкий песок, и растворяет в себе…
Когда же Наташа очнулась вновь, краски исчезли, потускнев, плавное течение остановило свой бег и вода бескрайнего океана превратилась в зловонную, стоялую воду торфяной ямы.
И вновь комната — уже другая, поменьше. Стол, стулья, кровать, телевизор. Высокое окно под потолком. И ничего больше нет в мире, кроме этого…
Девушка поднялась с кровати, подошла к окну, привстала на цыпочки, подтянулась за подоконник, заглянула вниз — какие-то крыши, бурая жесть, черный толь, серый шифер, красный кирпич, белый бетон — квадратные скаты, и на скатах этих растут черные, мертвые деревья-антенны, и деревьев этих много-много, целый лес.
И от этого унылого железного леса на нее внезапно нахлынула волна тоски и нестерпимой жалости к себе — на миг она вытеснила все другие чувства, даже недавнее ощущение абсолютного, полного счастья…