Прокурор идет ва-банк. Кофе на крови. Любовник войны
Шрифт:
– Отлично! – сказал, одеваясь, Оболенцев. – Будь для меня всем!
И он нежно поцеловал ее в губы. Ольга отпустила его с таким чувством, будто сердце разорвала на две части…
Не успел Оболенцев выйти из подъезда ее дома, как услышал голос Ярыгина:
– Бум, бум, бум! Герой убит! Герой, штаны с дырой!
Оболенцев очень удивился появлению Ярыгина возле дома Ольги. Настолько удивился, что у него вырвалось:
– Профессионал!.. Ну, ты даешь! Если даже я затрепетал, то представляю, как трепещут
Они направились в гостиницу.
Район, в котором жила Ольга, был так же мало похож на центр всесоюзной здравницы, как спальный район Тушино на Красную площадь. Здесь даже было еще непригляднее: редкие фонари создавали идеальную атмосферу для влюбленных и грабителей, а об асфальте здешние улицы не имели и представления.
Сельская тишина была, может, и целительна для аборигенов, но попавший сюда из шумного и сверкающего центра сразу же начинал чувствовать себя изгоем, которого специально потеряли и забыли найти.
Однако достаточно было проехать минут пятнадцать на автобусе, который в это время шел полупустой, и вновь тебя встречали огни большого города, шум и гам людских масс.
– Кто-то в Москве клялся мне, что мы едем исключительно по делу! – заметил Ярыгин, глядя в окно автобуса. – А сам небось влюбился!
– Сердцу не прикажешь. Достань пистолет и застрели меня! – предложил неожиданно Оболенцев. – Я настолько счастлив сейчас, что, кажется, ничего лучше в жизни уже не будет.
– «Остановись, мгновенье, ты – прекрасно!» – процитировал Ярыгин, испытывая жгучее желание немедленно, срочно увидеть свою молодую и любимую жену, добрую и ненаглядную Машу. – У тебя сначала всегда бывает прекрасно.
– А что потом? – обиделся Оболенцев.
– «Ты спрашивала шепотом, а что потом, а что потом? Постель была расстелена, и ты была растерянна…» – нараспев процитировал Ярыгин строки Евтушенко.
– Ваня! – строго остановил друга Оболенцев. – Мы уже не в том возрасте, когда вершина отношений «дала – не дала». Нам не шестнадцать лет!
– Мне минуло шестнадцать лет… – не унимался Ярыгин.
– Не ерничай, Ваня! – оборвал друга Оболенцев. – Мне кажется, это серьезно!
– Серьезно, серьезно? – обрадовался Ярыгин. – Ну что ж, дай Бог!
– Ты бы еще перекрестился! – подначивал Оболенцев. – Верующим заделался?
– Может, и верующим, – отбивался Ярыгин. – А вообще поговорка есть такая. Не слышал, что ли?
– Слышал, слышал! Лучше скажи, чем закончился твой поход к Каменковой? Удачно?
– Удачно! Правда, ее дома не оказалось, пришлось на работу к ней идти. Она согласилась дать показания, но только нашей бригаде, местным ничего говорить не будет.
– Это хорошо… А еще что ты мне хочешь сказать?
– Ко мне сегодня в номер заявилась Белянка с шампанским и со жратвой, – похвастался Ярыгин.
– У Маши рога не выросли, надеюсь? – засмеялся Оболенцев.
– Вроде умный, а шутки дурацкие! – обиделся Ярыгин. – Я же ради дела!
И Ярыгин стал рассказывать про Белянку и Каменкову.
Когда они вошли в холл гостиницы, Ярыгин испытал чувство облегчения, если не радости, увидев протрезвевшую Белянку на рабочем месте. Оболенцев наклонился к Ярыгину и сказал:
– Девушка твоей мечты сохнет у стойки. – Но в эту минуту он почувствовал исходящий от Ярыгина запах рыбы и продолжил: – Кашалот ты вонючий, понял?
– Это почему еще? – весело спросил Ярыгин.
– Пахнешь!
– Чем?
– Рыбзаводом! Вот чем.
– А-а-а, сэр! Это вам не Нью-Йорк. А ты взял на себя повышенное обязательство, социалистическое по форме, коммунистическое по содержанию, что будешь меня сносно кормить.
– Но мыться, Ваня, все равно надо… – продолжал укорять друга Оболенцев.
Ярыгин замолчал. Не стал доказывать, что он принял душ, а запах шел от волос, которые не успел вымыть.
В номере он сразу же пошел отмываться. И через двадцать минут был готов идти хоть на прием к английской королеве.
– Ты куда это собираешься? – подозрительно спросил Оболенцев, глядя, как друг одевается.
– Туда же, куда и ты! – весело сообщил Ярыгин. – Собираюсь тебя выставить! В гостинице ресторан работает до пяти утра. Теперь твоя очередь меня выгуливать.
– Ты уже коньяк из энзэ раздавил, – намекнул Оболенцев, показывая глазами на недопитую бутылку «Белого аиста».
– Жмот! Я же для дела! – мгновенно откликнулся Ярыгин. – А от самого как от винной бочки несет. Видел я у деда, какую бутыль вы вдвоем выдули. Еще меня попрекаешь…
– Ладно! – причмокнул Оболенцев. – Будешь хорошо себя вести, свожу к деду, выпьешь настоящего вина, такое лишь на приемах в Кремле подают.
– Забыл с пьяных глаз, – засмеялся Ярыгин, – про певичку-то из ресторана?
– A-а! Тогда я тоже под душ!
– Под холодный! В форму немного придешь.
– Приду! – согласился Оболенцев. – Только ты меня не особенно там выставляй. А то придется мне срочно лететь в Москву. Мало денег захватил с собой, на певичек не хватит!
– У меня есть, не боись! – подмигнул Оболенцеву Ярыгин.
Оболенцев быстро принял холодный душ и смыл с себя почти весь хмель. Можно было идти в ресторан…
Ресторан встретил их громом оркестра, клубами табачного дыма и пульсирующими разноцветными лучами цветоустановки. Под потолком вращался зеркальный шар, разбрасывая по залу причудливые блики.
Друзья заметили небольшой столик у стены, за которым как раз было два свободных места.
– Чур, я лицом к эстраде! – крикнул Ярыгин и бросился к столику.
Оболенцеву осталось лишь молча пожать плечами и, улыбаясь, последовать за другом.