Прокурор идет ва-банк. Кофе на крови. Любовник войны
Шрифт:
По дороге спустило колесо, и Борзов добрался до лагеря намного позже, чем рассчитывал. Но у ворот лагеря его все равно ждали все во главе с генералом. Борзов вышел из машины и пошел пешком вместе с встречающими к трибуне.
Трибуна, обшитая кумачовым полотнищем, была построена на одной из сторон широкого, окруженного длинными одноэтажными корпусами плаца. На постаменте перед трибуной стоял бюст вождя пролетариата Ленина. Чуть в стороне торчал флагшток с выгоревшим на солнце флагом.
По периметру плаца, на усыпанных песком дорожках, выстроились шеренги пионеров в защитной форме с прижатыми к груди деревянными автоматами.
Бедные дети уже давно стояли в ожидании начальства, поэтому появление руководителей было встречено пионерами с нескрываемым облегчением и одобрительным гулом.
– Смирно! – скомандовала старшая пионервожатая, пышнотелая брюнетка в белой, обтягивающей высокую крепкую грудь блузке, в синей юбке и с ярким красным галстуком на шее. – Слово предоставляется генерал-майору в отставке Борису Кузьмичу Алексейцеву.
Старый генерал, ради торжественного случая облачившийся в парадный мундир и нацепивший все свои награды, едва доставал до плеча грудастой старшей пионервожатой.
Взойдя на трибуну, он басом забубнил заученную речь:
– Дорогие пионеры!.. Империалисты не дремлют. Они не оставляют нас в покое. И все ближе и ближе к нашим рубежам священным подползают…
Генерал перевел дух, чтобы собраться с мыслями. Но лучше бы он этого не делал.
Какой-то вредный пионер из первого отряда голосом попугая из известного мультфильма пронзительно крикнул:
– Ползет, ползет!
И вся линейка мгновенно грохнула. Алексейцев смутился и… забыл все, что с таким трудом выучил за два дня.
– Дорогие пионеры! – зашелся в кашле генерал. – Торжественно объявляю начало в-войны… военно-спортивной игры «Зарница»! Ура-а-а!
– Ура-а-а! – раздался ответный радостный рев пионеров.
Старшая пионервожатая поспешила исправить положение и завопила:
– Слово предоставляется секретарю горкома Петру Григорьевичу Борзову.
Борзов дождался, когда генерал освободит трибуну, а затем поднялся на нее. Вид у него был довольно забавный. Он умудрился во время речи генерала отобрать у пионера барабан и повесил его себе на шею. Но уставшие дети никак на это не отреагировали, решив, что так и надо.
– Дорогие дети! – начал Борзов. – Когда кончилась война, не было игры «Зарница». Тогда был голод. К вашему счастью, вы его никогда не узнаете в нашей счастливой стране. А я знал, что такое – голод! Но у меня был вот такой же барабан, и он сделал из меня человека… Одного известного философа спросили, какими будут музыка и цвет двадцатого века, и он ответил: «Цвет будет – красный, а музыка – барабан!» Дети, он не ошибся. Наш цвет – красный! Наша музыка – барабан!
– Ура-а-а! – завопил басом генерал.
И юные ленинцы дружно откликнулись:
– Ура-а-а!
Борзов стал привычно отбивать на барабане ритм марша. Два пионера подхватили этот ритм на своих барабанах. Горнист заиграл сигнал к атаке.
Старшая пионервожатая крикнула:
– Слушай мою команду! На-пра-во! Шагом марш!
И пионеры, сжимая автоматы и энергично маршируя, отряд за отрядом покинули плац.
На Борзова нахлынули милые его сердцу воспоминания, глаза наполнились слезами.
– Как идут! – сказал он генералу, спустившись с трибуны. – Как идут наши будущие защитники!
– Хорошо идут! – пробасил Алексейцев. – А главное, идут в нужную сторону!
Борзов краем глаза вдруг заметил стоящего в стороне полковника Багирова. Тот нетерпеливо смотрел на него, но не решался подойти, очевидно, вокруг было слишком много народа.
– Багиров! – крикнул ему Борзов. – Подходи до компании!
Багиров решился подойти к группе. Он сдержанно поздоровался и вплотную приблизился к Борзову.
– Тебя тоже пригласили выступить? – удивился Борзов.
Но Багиров крепко взял его за локоть и, стараясь сделать это незаметно, медленно стал уводить Борзова с плаца.
– Отойдем! – почти не двигая губами, сказал он. – Разговор есть.
Они отошли на приличное расстояние от остальных.
– Что случилось? – недовольно спросил Борзов. – Пожар, что ли?
– Хуже, – ответил Багиров. – Зампредисполкома Штукатуров… после разговора с Оболенцевым провел в ванную оголенный провод и в воде набросил на себя. А в проводе двести двадцать вольт…
– Зачем? – растерянно пробормотал Борзов.
– Самоубийство! – констатировал полковник.
– Что его заставило? – испугался Борзов.
– Видать, крепко прижали. А мертвых не судят! – нервно усмехнулся Багиров. – Ни позора тебе, ни конфискации. Вот такой, брат, расчет!
– Тоже мне расчет! – пробормотал Борзов.
– Зато семья не пострадает!
– Что ему грозило?
– Вышка не светила! – усмехнулся Багиров. – Да и срок мог получиться небольшой.
– Испугался?
– Вряд ли! – пожал плечами Багиров. – Он вообще был… странный. Для нас это не так уж и плохо: от него ниточки тянулись и в порт, и на таможню.
– Что еще? – спросил Борзов, уверенный, что худшего не будет.
– Еще? – Багиров виновато отвел взгляд от Борзова, и тот сразу почувствовал, что худшее еще впереди.
– Не отводи глаз! Не красна девица.
– Еще арестованы несколько человек из общепита… – начал Багиров.
– Это мелочь! – отмахнулся секретарь.
– И еще, когда я выезжал сюда, в кабинете Юрпалова начался обыск. Он арестован, – добавил полковник.
– Что-о? – ахнул Борзов.
– Не беспокойся! – торопливо заговорил Багиров. – Цвях успел с ними со всеми переговорить…