Прокурор по вызову
Шрифт:
– А в Веледникове Шестов никого не знал, кроме соседей, возможно, но никого из них в тот день на даче не было, – продолжил Соколов, пропустив слова Турецкого мимо ушей. – Значит, корни преступления, еще раз подчеркиваю, если это было преступление, уходят в Москву.
– Логично, – кивнул Турецкий, – но мы прекрасно знаем, как работает наша система. Она не руководствуется логическими доводами и соображениями целесообразности. Следствие ведет тот орган, на территории которого совершено преступление. Дело передается другому органу, если есть
Соколов пожал плечами:
– Вы мне лекцию хотите прочесть?
– Нет. Я хочу, чтобы вы мне помогли разобраться, почему дело Шестова, вопреки существующим нормам, решено было передать в Прокуратуру Москвы. Само собой, такое решение состояться не могло, несмотря на его осмысленность с практической точки зрения, в чем вы меня только что пытались убедить.
Соколов еще раз пожал плечами:
– Решение о передаче дела принимал не я, как вы понимаете. Меня вызвал начальник следственного управления Мосгорпрокуратуры и сказал: «Примешь дело по факту гибели гражданина Шестова». Я, конечно, поинтересовался, почему оно передано нам.
– И он сказал вам примерно то же, что вы мне только что изложили?
– Да.
– А о подоплеке вы не догадываетесь? Вы же говорили с районным следователем.
– У районного следователя мания преследования. У них там два тяжких преступления в год, наверное, на весь район. Убийство, тем более не бытовуха, – явление редкое. Он в это дело зубами вцепился. Вот вам и подоплека.
– Не понял! – удивился Турецкий. – Не вижу связи.
– Что тут непонятного, Александр Борисович?! – Соколов посмотрел на него с недоуменным выражением. – Следователь хочет сесть в кресло районного прокурора, ему нужно отличиться. А прокурору нужно не позволить следователю отличиться. Все ясно, как дважды два. Кроме одного: какое отношение имеет к этому Генеральная прокуратура?
– Теперь самое прямое. С постановлением заместителя генерального прокурора я вас ознакомлю, – сказал Турецкий, изображая напряженную работу мысли. – А сейчас – спасибо за помощь.
Из машины Турецкий позвонил Лидочке:
– Встречаемся через двадцать минут в сквере напротив бронетанковой академии.
– Что-то случилось? – заволновалась Лидочка.
– Нет, не случилось, – поспешил он ее успокоить.
– Тогда почему такая срочность?
– Через двадцать минут, – Турецкий не стал вдаваться в подробности, – жду.
Срочности особой как бы и не было, но по телефону он разговаривать не хотел – Лидочку могли прослушивать, хотя и это сомнительно.
Она опоздала на десять минут. Села на другом краю лавочки, потом подвинулась и попросила огоньку.
– Конспирация? – поинтересовался Турецкий, доставая зажигалку.
Она кивнула.
– Вообще-то я не курю. Специально купила. – Она повертела в руках пачку «Парламента».
– Тогда угости. – Турецкий затянулся. – Не надо вертеться. Если за нами кто-то наблюдает, ты все равно его не заметишь. Лучше делай вид, что просто села покурить.
– За мной следят? – ужаснулась она.
– Не знаю, – признался Турецкий, – это не так важно. Что они могут увидеть? Меня? Я и так уже засветился по полной программе, когда взялся раскапывать обстоятельства смерти Шестова. Считай, что я их провоцирую.
– Кого «их»?
– Пока точно не знаю.
– Не тяните, пожалуйста, Александр Борисович! – Лидочка заметно нервничала. – Зачем вы меня вызвали? Вам хоть что-нибудь удалось разузнать?
– Извини. Твои «темные личности» приезжали к Шестову на следующий день после пожара. Очевидно, за документами. Из чего я делаю вывод, что к его гибели они непосредственного отношения не имеют. В Веледникове тебя видела одна старушка, когда ты уезжала.
Лидочка молча закрыла лицо руками.
– Спокойствие! – Турецкий взял ее за руку. – Только спокойствие. Во-первых, было темно, она не сможет тебя опознать, во-вторых, гибель Шестова признана несчастным случаем, следствие прекращено. В-третьих, ты же никому не говорила, что ездила к Шестову вечером на дачу?
– Нет.
– Значит, либо Шестов кому-то проговорился, что документы привезешь именно ты, либо за его дачей наблюдали. А скорее – и то и другое сразу. Он сказал Тихонову и Свешникову. А видел тебя Братишко.
– Аркадий?!
– Не обязательно лично. – Турецкий усмехнулся. – Я тоже плохо себе представляю его засевшим в кустах на соседнем участке, если ты это имеешь в виду. Но по-другому он не мог выяснить, что ты как-то связана с этой историей. Или он просто взял тебя на пушку?
– Нет! – Лидочка покачала головой. – Он точно знал, что я там была.
– Допустим. В таком случае его осведомленность – штука обоюдоострая. Теперь по поводу документов: как они выглядели?
– Черная кожаная папка. В ней около сотни стандартных листов.
– Папка со скоросшивателем? Может, с металлическими уголками? Что-то от нее должно было остаться, когда она сгорела?
– Нет. Простая кожаная папка.
– И в ней хранились важные документы?! – удивился Турецкий. – Ты ее случайно уронишь, бумаги рассыплются, – он взмахнул руками, изображая разлетающиеся листы бумаги, – и контракт на миллион баксов сквозняком унесет в окно?!
– Не унесет! – Лидочка улыбнулась. – Папка была с застежкой.
– С металлической?
– С пластиковой. Вы считаете… – Лидочка запнулась.
– Погоди делать выводы. Сперва я хочу уяснить все детали. Вы смотрели документы в столовой или на веранде?
– В столовой. Мы, собственно, ничего не смотрели. Леонид Макарович собирался работать утром в субботу. Выпили чаю, поболтали, и я уехала. Во время разговора он держал папку на коленях и периодически машинально перелистывал страницы. А когда пошел меня провожать – оставил ее на веранде.
– Но он бы не бросил ее на веранде на ночь, как ты считаешь? А спал он, похоже, крепко, если не проснулся, когда начался пожар.