Прометей: каменный век II
Шрифт:
– Сейчас я вам зачитаю десять законов. По этим десяти законам мы все будем жить. Тех, кто нарушит эти законы, ждет смерть и поедание рыбами.
При этих словах по толпе прошел шепоток, никому не хотелось лишиться шанса на перевоплощение. Я неторопливо зачитал каждый закон, подробно расшифровывая смысл и значение терминов закона. Половину того, что говорил, люди не понимали: мне приходилось повторять снова, прибегая к помощи то Хада, то Ара.
Когда я закончил, несколько минут стояла тишина.
– Если у вас есть вопросы, спрашивайте, – обратился к молчащим.
– Я хочу взять женщину, можно взять? – сказавший был из
– Ты должен привести эту женщину ко мне. Если у нее и у тебя есть отец или мать, они должны прийти с вами. И тогда Великий Дух Макс Са даст вам свое разрешение.
Мой ответ удовлетворил и парня, и всех остальных: напряженность с их лиц исчезла. Остальные пункты их пока мало волновали: убийств внутри племени практически не бывало, а воровства не было по причине отсутствия предметов для воровства.
– Если вам все понятно, можете вернуться к своим хижинам, – отпустил я людей, которые больше вопросов не задавали.
Ветер налетел внезапно, небо заволокло тучами, и стало практически темно. Ветер был сильный: пальмы гнулись, с большинства хижин сорвало куски шкур и пальмовые листья, которыми накрывали крыши. Молнии сверкали постоянно, чуть запоздало прокатывался гром, словно стрельба из мощных пушек.
Я стоял под дождем, картинно воздев руки к небу, и декламировал стихи Пушкина. Часть дикарей, не успевших уйти до начала грозы, прижималась к стене моего дворца, испуганно вскрикивая при каждом раскате грома. Невероятно, но внезапная гроза была словно по заказу, завершая мои слова о начале новой жизни. Спиной чувствовал на себе взгляды соплеменников, наверное, в их глазах я как минимум божество, управляющее стихиями. Прошел около тридцати метров и остановился под высокой пальмой, однако вовремя вспомнив совет нашего преподавателя ОБЖ, покинул это место.
Удар молнии попал в ту самую пальму минуту спустя: от нее полетели щепки, и часть пальмы загорелась, ствол раскололся, и пылающая верхушка рухнула на землю. Я даже не оглянулся, мною овладело веселье, граничащее с безумием. Вспомнив песню про буревестника Горького, бегал под проливным дождем и распевал ее во всю силу своего голоса. В промежутке, когда не было грома и порывы ветра стихали, мой голос разносился на половину селения. На минуту я представил, о чем будут завтра шептаться в племени, и расхохотался, запрокинув голову. Со стороны это, наверное, выглядело жутко, потому что дикари, жавшиеся к стене моего дворца, отводили от меня взгляд и закрывали голову руками.
Ветер немного ослабел, теперь его порывы были не столь яростны. Молнии тоже били теперь реже, но дождь продолжался, хотя тучи частично разошлись. Среди тех, кто не успел уйти к хижинам, был Хад, даже он на меня смотрел с суеверным ужасом.
– Сдрейфил, Хад? Ты не боись, молнии мои сестры, гром – это голос отца моего небесного, иже еси на небеси, – дальше слов молитвы я не знал, но и этого хватило, чтобы Хад рухнул на колени.
– Вставай, Хад, надо посмотреть, не причинила ли гроза повреждения загону и ячменному полю. Дождь понемногу стал ослабевать, и я в сопровождении дикаря начал осмотр. Часть колосьев на ячменном поле полегла, но думаю поднимутся, как выйдет солнце. Загон был цел, а вот
«На море, наверное, в такую погоду волны нехилые», – подумал и сразу воскликнул вслух:
– Плот!
Я бегом рванул к побережье, Хад не успел стартануть и отстал, не успевая за мной. Конечно, плот я зафиксировал, но чем черт не шутит. Еще подбегая к берегу, заметил черную точку в воде, примерно в нескольких сотнях метров. Но мой плот лежал на песке в целости и невредимости. А что же тогда на воде? Это определенно было что-то довольно большое и оно двигалось в нашу сторону, подгоняемое волнами.
Запыхавшись, добежал Хад, я указал рукой на темное пятно на воде.
– Это деревья, много деревьев, – Хад оглянулся вокруг и почти радостно завопил:
– Макс Са, вот такие деревья!
Я проследил за его взглядом и рукой: дикарь показывал на мой плот на берегу. Он что, хочет сказать, что в нашу сторону движется плот?
Однако всмотревшись внимательнее, мне показалось, что темное пятно имеет конфигурацию прямоугольника. Плохая видимость не позволяла увидеть детали, но через полчаса сомнений не осталось: это был плот, и на нем кто-то находился. Очертания человеческой фигуры немного были размыты, но это точно человек.
Полчаса мы простояли на берегу в томительном ожидании, теперь плот был всего в паре сотен метров: тучи стали понемногу расходиться, и видимость улучшилась. Человек, лица которого не было видно, стоя на коленях, греб руками, стараясь быстрее достичь берега. Не видеть нас он не мог, но смело греб к нам, что для каменного века было либо большой смелостью, либо большой глупостью.
Когда солнце вышло полностью и плот находился примерно в пятидесяти метрах, волосы неизвестного вспыхнули рыжим огнем.
«Да это блондин», – мысленно офигел я, в этот момент неизвестный поднял голову и медленно встал на плоту, который теперь несло приливом без помощи гребца.
«Ни куя себе», – непроизвольно вырвалось у меня: на плоту стояла молодая рыжеволосая девушка, которая, выпрямившись во весь рост, смотрела на нас без страха и смущения.
– Хад помоги ей, – сказал я дикарю, который стоял, вытаращив глаза. Хад зашел в воду по пояс и поймал крайнее бревно и потянул его на себя. Край плота коснулся песка, молодая женщина наклонилась и взяла с плота длинное тонкое копье. Одним прыжком она спрыгнула с плота и, горделиво встав передо мной, проронила одно лишь слово:
– Миа!
Глава 14. Миа
Женщина была молода, даже очень, на мой взгляд около восемнадцати лет, в чертовом каменном веке все относительно. Она была очень высокая для женщины, если не выше, то не ниже меня. Золотоволосая, с правильными чертами лица, с мускулистым телом. С почти белым цветом кожи. Точнее это был белый, но из-за загара кожа была темно-золотистого цвета. Весь ее наряд состоял из набедренной повязки на странных тесемках, небольшой пышный хвост животного свисал спереди. Голову опоясывала тесемка из тоненькой кожи, которая охватывала волосы.