Пронзающие небо
Шрифт:
Несколько стремительных шагов, и он толкнул её в спину. Колдунья издала вопль, от которой в нескольких избах повалилась мебель, а окна, не будь они закрыты ставнями, непременно вылетели бы. Руки Старца влипли в марево, были отморожены, но всё же, в то мгновенье, когда громада снежной колдуньи уже вываливалась через борт, он смог оторваться от нёё, шагнул к рулю — снизу раздался грохот — то снежная колдунья врезалась в землю (крестьяне той деревушки и поныне хранят, и показывают как главную свою достопримечательность, десятиметровую воронку от её падения). Дубрав намеривался повернуть корабль вверх, подальше от земли, но наперерез ему, вырвавшись из парусов бросилось несколько сияющих неверным синеватым
Драгоценные мгновенья были утеряны — колдунья уже опомнилась и теперь была разъярена больше прежнего. Она выскочила и завывающей громадой бросилась к одну их спускающихся с корабля вихрей. Она не карабкалась по нему как старец — она вметнулась в его ледяную плоть, и по стремительному, утолщению можно было видеть, как она несётся по нему вверх. Она вырвалась из глубин палубы прямо за спиной Дубрава, и как раз в то мгновенье, когда он добрался-таки до руля, и, дёрнув торчавший рядом с ним рычаг, направил корабль под значительным углом вверх.
Здесь, кстати у читателя может возникнуть некоторое недоумение — зачем это колдунье пользоваться какими-то рычаги иль рулём, когда она и без этого могла летать в ветровых тучах. Так вот: весь этот корабль был устроен по предложению Кощея, который вообще был склонен ко всякой технократии — подарком это не было, потому что в обмен ведьма вручила ему два десятка подвластный ей демонов среднего ранга. Ей хотелось показаться на празднике в каком-нибудь необычайном, производящем впечатление образы — вот и выбрала она такую «карету» — а теперь поплатилась…
Когда Дубрав дёрнул рычаг вверх, палуба неожиданно накренилась; колдунью дёрнуло назад, но и старец не мог ухватиться за руль, потому что руки его были совершенно отморожены, он заскользил вниз, и… ударился, спиной удержался на мачте — в нескольких метрах от него висела, зло ухмылялась своим, веющим снежинками ликом, Снежная колдунья:
— А ты оказался порезвее, нежели я думала; порезвее, нежели можно было ожидать от твоей старости. Ну ничего — теперь то уже всё кончено…
Но колдунья ошибалась: те ветры, которые выбивались и из неё и из паруса, которые так били, леденили измученного старца, сослужили-таки Дубраву службу: старец уже не мог двигать руками, не мог достать ничего из карманов, и сам ветрило разрывал одёжду, ворошил карманы — там было пусто, всё ушло на предыдущие стычки. Но вот с треском лопнул последний, потайной карман — оттуда вырвалась россыпь благоухающих, свежих, лепестков подснежников; они сложились в хоровод и пали прямо в клокочущую пасть Снежной колдуньи…
И как же она тут заорала! От этого вопля все избы в деревеньке передёрнулись, затрещали, меж тем как корабль поднялся уже на целых полверсты. От этого вопля Дубрав сразу же перестал что-либо слышать, и в могучем вихре его оторвало от мачты, стремительно, словно снежинку, понесло куда-то… Потом он понял, что летит вверх, а Снежная колдунья, мечется рядом, всё вопит, жаждет избавиться от этого непереносимого ей весеннего жжения…
Вокруг клубились снеговые увалы, но вот они разошлись, и открылась бесконечная глубина звёздных небес, и были они не такими, какими с земли представлялись, но успокоёнными и нежными, и полноликая Луна плыла в светлой своей печали, и взирала огромными, дивно-серебристыми очами на происходящее внизу.
Ярослав уже перескочил последние ступени, и вылетел во двор.
Чудодейственным образом двор разросся ещё в несколько раз, и уж никак не мог бы уместиться на той поляне, которую увидели, выехав из Тёмного леса, Алёша и Оля; также и изба — это был уже настоящий замок с несколькими громадными, мутными окнами, из которых выплёскивался зловещий бордовый свет, и передвигались неясные, уродливые контуры. К громадной двери вела длинная лестница, такая ветхая, что, того и гляди обрушится — и она отчаянно скрипела под ногами, лапами, щупальцами и иными отростками беспрерывно всходящих по ней …
Под несуразным этим замком, в полумраке виделись два толстенных столба — куриные лапища, и Ярослав, глядя на них, усомнился, удастся ли ему покачнуть избу хоть немного… И тут понял, что окружен чудищами. Они вопили:
— Вот он — перевозчик! Сбежал!!!.. А чувствуете — от него человеческим духом несёт?!.. А я ещё раньше почуял, только вот думал — может, съел уже кого? А я говорю — это заговор! А ну покажись!.. Смотрите, смотрите — это колдун! Ч-Е-Л-О-В-Е-К!!!
К Ярославу разом потянулось с несколько десятков разнообразных отростков, но он взмахнул обломком железного шеста (между прочим, вылит он был из такого тяжёлого металла, что и десять здоровых мужиков не смогли бы его приподнять хоть немного. Ярослав обходился с этим орудием без всякого труда — и вот уже, завывая в ужасе (дело то невиданное!) — самые настырные из чудищ разлетелись в стороны; весть в несколько мгновений перекинулась по всему двору: "На Праздник Большой Луны пробрался какой-то человек, должно быть, могучий колдун, и теперь, неизвестно ещё что натворит!!!" Бывшие поблизости чудища разбежались — боялись потерять тела в столь драгоценную для них ночь. На Ярослава стали натравливать кого потупее да посильнее — это были безголовые каменные истуканы, один из которых незадолго до этого пытался удержать мчащего на свободу Вихря. И вот — они собрались, и начали надвигаться поступью столь тяжёлой, что при каждом их шаге земля сильно вздрагивала; на их массивных плечах, сидели, испуганно прячась при каждом Алёшином движении некие краснопёрые птицы, и вопили отчаянно тонкими голосами:
— Сдавайся! Всё равно ты разоблачён! У тебя нет никаких шансов одолеть нас! Так тебе выйдет поблажка — смерть будет не такой мучительной!.. Может быть…
Безголовые истуканы передвигались довольно медленно, однако, когда Ярослав принялся колотить по протянутым к нему громадным, похожим на неумелую, черновую работу скульптора ручищам, то ничего этим ручищам не сделалось — только искры посыпались да скрежет прорезался. Ярослав-богатырь наносил страшные, способные раздробить гранитные глыбы удары, но вынужден был отступать, а со всех сторон неслись злобные, предвкушающие кровавую расправу выкрики:
— А чародей то вовсе и не так силён!.. А ну, готовь сети, сейчас мы его… Да где ж сети то взять?! А у Яги спроси — у неё в хозяйстве чего только нет!..
Какой-то колючий шестиног поспешил по скрипучей лестнице, выпрашивать у Ягу сеть, а Ярослав, отбиваясь от надвигающихся ручищ, уже ступил под эту избу-замок; сразу густыми, холодными волнами нахлынула какая-то вековечная, промозглая сырость; здесь было душно, а в воздухе слышался некий, чуждый человеческому, древний говор, этого живого строения — но Ярославу было не привыкать — после того, что он видел в подземном царствии, и его уже мало что могло поразить. Безголовые истуканы, издав оглушительный, пронизывающий треск пригнулись, шагнули вслед за ним. Слышались разноголосые вопли:
— Окружай! Не давай ему уйти! У-ух позабавимся мы! Будут знать людишки, как ходить на наши праздники!..
Тогда Ярослав откинул в сторону шест, бросился к куриной лапище-колонне — и, не смотря на то, что фигура его клубилась по крайней мере метра в три высотою, не смог обхватить даже и незначительной её части. Да — силищи у Ярославы были огромные, но всё же недостаточные, чтобы вырвать эти, вросшие в землю, живые колонны — с титаническим усилием он дёрнул и изба слегка пошатнулась, раздались наполненные яростью и ужасом выкрики: