Пронзающие небо
Шрифт:
И в это же самое время с земли навстречу им поднимался корабль Снежной Колдуньи. Дело в том, что он, разогнавшись до скорости запущенной стрелы, врезался в лес неподалёку от поляны Яги. Корабль остановился на самом краю поляны, и ревел, и брызгал молниями, и исходил нестерпимым холодом. Яга, которая до этого пыталась отогнать чудищ от входа в подземной царство, чтобы они помогли ей в мщении, сразу завопила:
— А-а-а! Вот наконец — заявилась! Снежная колдунья — долго ж тебя ждали!.. Пораньше-то не могла прийти?!..
Однако, видя, что никакой Снежной колдуньи на корабле нет, она ещё сильнее принялась размахивать ручищами, и ручищи её разрослись метров на десять, она подталкивала чудищ к кораблю и вопила:
— Скорее —
Чудища подчинялись ей, и вот стали карабкаться на борта. Вот палуба заполнилась — Яга взобралась последней, и заняла место у руля — она быстро смекнула, что здесь к чему, дёрнула рычаг, и вот корабль, загудев сильнее прежнего, начал подъём. При этом те из чудищ, которые могли только ходить, и ненавидели всех летающих, завопили в ужасе и гневе, принялись размахивать своими конечностям, требовать, чтобы их высадили на землю.
Яга высматривала ступу.
Ага! Вот — увидела! Сначала вырвалась из завесы туч фигурка некоего старика, а потом и ступа за ним метнулась, приноровилась к его падению, руки встретились, подхватили — в это мгновенье Яга замедлила движение корабля, заорала на чудищ:
— Ну, и что ж вы стоите, остолопы окаянные?! Прыгайте на них — хватайте!
И действительно — нашлось несколько таких отчаянных чудищ, которым хотелось выслужиться перед Ягой, и они прыгнули — Ярослав вовремя отдёрнулся метлой — ступа отдёрнулась и чудища полетели вниз, на направленные в них словно пики, вершины деревьев.
Тут Яга пришла в такую ярость, что решилась хоть и ступу расколоть — лишь бы только изничтожить их, и она рванула рычаг до предела, так что корабль буквально взвился в небо.
За мгновенье до этого старец Дубрав приметил, что прямо над их головами пелена туч начинает стремительно выгибаться вниз, к земле — уже хлестнуло оттуда смертоносное сияние снежной бури — Старец проговорил не терпящим возражение голосом:
— В сторону. Быстро.
Ярослав что было сил махнул метлой — ступа, перекувырнувшись в воздухе, отскочила, встречный ветрило едва не вышиб их — но по крайней мере это их уберегло. На том месте, где были они до этого за мгновенье, с огромной скоростью, подымая волны ледяного воздуха пронёсся корабль бурь, а навстречу ему, из тучевой завесы, наполненная ледяной ненавистью, вся сотканная из плотнейшего льда, вырвалась Снежная Колдунья, в ярости своей разросшаяся едва ли не больше самого корабля. Ни Яга, ни Снежная Колдунья не успели ни остановиться, ни развернуться.
Треск! Грохот! Столкновение двух громад! Воздух наполнился смертоносными ледяными иглами; и, хотя ступа отлетела уже на значительное расстояние, одна из этих игл впилась в её борт, пронзила насквозь, так что повезло ещё, что не задело ничьей ноги, а ступа покрылась трещинами, и стала падать к земле.
— Ну, вот и налетались. — мрачно проговорил Ярослав.
И Снежная Колдунья, и корабль со всеми чудищами и Ягой слиплись в бесформенную ледовую глыбу, устремились к земле.
Спустя несколько мгновений произошло столкновение — земля вздрогнула, а глыба раскололась на тысячи обломков. И долго ещё вспоминали эту ночь жители окрестных деревень — приговаривали: "Вот нам ночь Большого Полнолуния выдалась — ночь так ночь — так нечисть вопила, что едва наши дома не поломались, и так земля подскакивала, что да ж и изумительно как не раскололась!.."
А пронзённая леденящей иглой ступа всё падала к земле; Ярослав отчаянно взмахивал метлой, всё пытался остановить — ступа вздрагивала, падение замедлялось, но не останавливалось; их несло на окраины поляны, над которой некогда высилась изба Бабы-Яги. Сцепленный со Снежной Колдуньей корабль рухнул неподалёку, и смертоносные ледовые иглы, которые разлетелись от него пронзили не только многие деревья, но и волков — теперь они обледенелыми холмиками виднелись со всех сторон. Также значительное число этих стрел вонзились и в частокол, так что он теперь буквально был утыкан ими, а в некоторых местах, и проломился…
Но вот столкновение! Ступа моментально раскололась, а метла, которую Ярослав выставил в отчаянной попытке хоть немного уменьшить силу удара, с треском переломилась, и таким образом, последнее способное их поднять в воздух средство было сломано. Их швырнуло сначала в воздух, потом бросило на землю; и понесло, и закружило с такой скоростью, что ничего не было видно, но в каждое мгновенье можно было ожидать смертоносного удара; Оля и теперь не выпускала Алёшу, приникла к нему в поцелуе…
Они не напоролись ни на одну из ледовых игл, которыми была утыкана поляна, но когда, презирая боль в отшибленных боках, приподнялись, то обнаружили, что со всех сторон наступают на них волки: да — и сейчас, после всех этих встрясок, разрывов и воплей, потеряв действительно многих, стая не разбежалась — напротив — с каждым мгновеньем всё сильнее, с большим неистовством распылялась в них жажда убийства. Да как же так — уже утро скоро, а они ещё не испробовали человечьей крови! О — они чувствовали смерть — смерть кружила подле них; смерть ледовыми вихрями кружила над сотнями обмороженных тел тех, кто когда-то был частицами их стаи.
Оля сидела, приподняв, прижав к груди безжизненного Алёшу, Ярослав стоял рядом, беспомощно сжимал в руке бесполезный обломок метлы, и зубами скрипел от этой беспомощности своей, и ещё от чувствия смерти — вот она в глазах чуждых, безжалостных мерцает; вон — на гранях клыков поблёскивает — спустя несколько мгновений эти клыки должны потемнеть от его крови.
— Вихрь! Вихрь! — это Старец Дубрав звал.
Старца отнесло дальше иных, и ему с трудом удалось подняться — сознание мутилось — он почти не чувствовал своего тела, и только титаническим усилием ещё удерживался в этом мире.
Вихрь не был поражён ледовой стрелою, потому что к этому времени он пробился за частокол, туда, откуда в последний раз слышал зов своих хозяев. Их там уже не было — в это время они уже в небе парили, и измученный вот уже почти целый час продолжающейся напряжённой схваткой, конь был прижат к частоколу, и, окровавленный, израненный, продолжал отбивать атаки кидающихся на него со всех сторон рычащих убийц. Один из волков прорвался таки — запрыгнул ему на спину, впился в неё клыками, но Вихрь встал на дабы и попросту размозжил наглеца об частокол. Но он был истомлён, дыхание вырывалось с трудом, многочисленные раны лишали сил, ещё несколько минут и… тут зов Дубрава! Вихрь никогда его прежде не слышал, но сразу же понял, что — это связано с его хозяевами, и тут — откуда только силы взялись! Несколько могучих прыжков — несколько сильнейших ударов копытами — волки, видя, что столь вожделенная добыча уходит, удвоили свои усилия, неслись, прыгали на него со всех сторон — но Вихрь титаническим огненным потоком пробивал их заслоны; они разлетались десятками и наконец даже испугались — почудилось им, будто не простой этой конь, а какой-то небесный, принадлежащий некоему ненавистному им весеннему божеству. И потому Вихрь подбежал к Дубраву, который лежал, не в силах подняться, и глядел на него добрыми, измождёнными глазами:
— Ничего, ничего, конь мой добрый — со мной всё будет хорошо. Ты вон о них позаботься… — и он кивнул на троих ребят, к которым со всех сторон подступали волки.
Оля услышала эти слова, и сразу обернулась:
— Нет, дедушка Дубрав. Как же мы можем вас оставить?.. Нет, нет — мы не оставим вас; даже и не думайте, нет-нет…
А Вихрь налетел, разметал готовящихся к прыжку волков, стремительно развернулся, ещё нескольких сшиб уже в полёте, и тут опустился рядом с ребятами — перепуганные небывалой его мощью волки замерли, даже отступили немного, но в это время разразился вопль Яги: