Пропасть Искупления
Шрифт:
– Ближе к делу, – буркнул Скорпион.
– Как уже сказано, я хочу одолжить у вас корабль. В качестве жеста доброй воли и моей исключительной незлопамятности обещаю, что больше ничего не потребую. Корабль сослужит мне службу и вернется к вам в целости и сохранности: ни его экипаж, ни инфраструктура не пострадают.
– В целости и сохранности? – переспросил Скорпион. – Мне это нравится!
– Не ерничай, свинья. Я старше и злее, а это что-то да значит.
Словно издалека Скорпион услышал свой голос:
– Чего конкретно ты от нас хочешь?
– Осмотри Хелу, – сказал Куэйхи. – Я знаю, у вас по всей орбите раскиданы камеры. Обрати особое внимание вот на эти координаты и скажи, что ты там видишь.
Камерам, чтобы сфокусироваться на указанной настоятелем точке и передать картинку на борт «Ностальгии», понадобились считаные секунды. Когда изображение на компаде стабилизировалось, Скорпион увидел аккуратную прямоугольную яму, похожую на свежую могилу. Она находилась на освещенной стороне Хелы, но даже при свете дня ее дно тонуло во мраке, тут и там пронизанном лучами мощных промышленных прожекторов. Наложенная сетка координат свидетельствовала, что длина выемки пять километров, а ширина около трех. Три стороны ямы, покрытые серой морщинистой облицовкой, круто опускались вниз, чем ниже, тем круче; в них были вырублены дороги и съезды. Местами на стенах двухкилометровой высоты светились окна огромных строительных машин с герметичными кабинами. От верхних краев выемки тянулись в стороны дороги с гладким покрытием. В мрачной глубине ямы проглядывали едва подсвеченные прожекторами силуэты, частью похожие на растопыренные клешни омара, частью на уплощенные коренные зубы: движущиеся элементы упряжи, в которую поместится корабль величиной с «Ностальгию по бесконечности». Скорпион видел рельсы и поршневые петли, чтобы надевать эту упряжь на корпус любой формы.
Только три стены траншеи представляли собой крутые склоны. Четвертой стены не существовало вовсе, вернее, был пологий пандус, ведущий на равнину. По ориентации теней свинья определил, что траншея вырыта субширотно, вдоль экватора Хелы.
– Ты все понял? – спросил Куэйхи.
– Пытаюсь понять, – ответил Скорпион.
– Эта конструкция – фиксатор – удержит твой корабль на планете, когда заработают двигатели.
Скорпион отметил, что задние части ложемента могут подниматься и опускаться, меняя наклон корабля. Мысленно он уже видел «Ностальгию по бесконечности» в яме, пригвожденную креплениями к дну, как недавно он сам был пригвожден к стене.
– Для чего это тебе, настоятель? – спросил свинья.
– Неужели еще не догадался?
– Я тугодум. Это наследственное.
– Хорошо, объясню. Ты замедлишь вращение Хелы, потому что я так хочу. Твой корабль послужит тормозом, чтобы точно синхронизировать вращение этой луны с Халдорой.
– Да ты свихнулся.
В ответ – смешок, будто собеседник потряс охапку сухого тростника.
– Может, я и свихнулся, зато у меня есть кое-что, очень нужное тебе. Ну что, заключим сделку? У тебя ровно шестьдесят минут, и время пошло. Через час корабль должен лежать в фиксаторе. Я уже рассчитал посадочную траекторию с учетом наименьшей горизонтальной нагрузки на корпус; настоятельно рекомендую двигаться по ней, чтобы минимизировать ущерб. Хочешь ее увидеть?
– Ну а почему бы и…
Не успел Скорпион договорить, как последовал рывок – корабль сходил с орбиты. Остальные начальники схватились за стол, чтобы удержаться на своих местах. Сверток с медицинскими инструментами соскользнул на пол. Стоны и вздохи «Ностальгии» напоминали скрип высокого старого дерева в бурю.
Они пошли на посадку. Капитан уже все решил.
Скорпион прорычал в браслет:
– Куэйхи, слушай меня! Будь по-твоему, мы уже идем вниз. Но взамен ты должен сделать кое-что для меня.
– Девушку получишь, когда корабль закончит свою работу.
– Я не прошу отдать ее прямо сейчас. Я прошу о другом: останови собор. Не пытайся пройти по мосту.
– Да я бы не против, – шепнул браслет. – Честное слово, остановил бы с радостью. Но боюсь, это уже невозможно.
В недрах орудия класса «Ад» каскады реакций преодолели порог необратимости. Там шли диковинные физические процессы, и это напоминало кипение на медленном огне. Не существовало алгоритма, способного отключить пушку, предотвратить выстрел, гибельный для нее самой, а не только для цели. Завершены последние проверки систем, проделано целенаведение, рассчитана мощность выстрела. Спиральные процессы превратили почти невидимую крупицу чистой энергии в искру, та разрослась до размеров бусины. Шаровая молния продолжала разбухать, одну за другой поглощая удерживающие оболочки. Микроскопические датчики, расположенные вблизи расширяющейся сферы, регистрировали шквальные, массовые рождения частиц. Пространство и время морщились и скручивались, точно фольга вблизи огня. Сфера поглотила последнюю оболочку, но не прекратила расти. Орудие чувствовало, как энергия пожирает его изнутри, и при этом испытывало нечто сродни страху и воодушевлению.
В последние мгновения своего бытия пушка реорганизовала функции примыкающего к сфере объема, впечатала управляющее им сознание в периферийные слои. По-прежнему шар увеличивался, но он уже начал деформироваться, удлиняться в точном соответствии с программой. Из него рос конус аннигилирующей силы, похожий на старинный корабельный таран; этот шип пробивался через брошенные слои механической защиты. Вот кончик шипа вынырнул из орудийной брони, направляясь в сторону Халдоры.
Расширяющаяся сфера уже поглотила восемьдесят процентов объема пушки. К поверхности газового гиганта побежали ударные волны. Орудию оставалось существовать наносекунды; потом от него останется только сияющее облако, образовавшееся на конце острого выступа.
Процессы подготовки к выстрелу, во всяком случае зримые, подошли к концу. Орудие начало избавляться от высших разумных функций, отбрасывать в стороны свои части. И действовало оно не абы как, а разборчиво – до последнего старалось сохранить крупицы сознания. Ему уже не надо принимать решения, осталось только ждать поражения цели. Как только пушка узнает результат своего залпа, она исчезнет полностью.
Девяносто пять процентов орудия уже обратились в бесформенный сгусток фотонно-лептонного адского пламени. Мыслительные системы растеклись в тончайший слой на внутренней поверхности орудийной брони, и он уже рушился под ударной волной взрыва. Интеллект машины скатился на самую низкую ступеньку когнитивной лестницы, от него осталось лишь упрямое микробье чувство собственного существования да понимание того факта, что должна быть выполнена некая задача. Свет пронзил последние миллиметры наружной брони. К этому моменту с Халдоры поступил первый визуальный ответ. Камеры на оболочке орудия зарегистрировали изменения и донесли их до стремительно коллапсирующего рассудка, до жалкого огарка сильного и грозного машинного разума.
Луч коснулся поверхности планеты. И с ней что-то случилось – от точки попадания разбежалась рябь дисторсии.
Разум съежился и исчез из бытия. Последнее, что он позволил себе, – это слабый трепет самодовольства: все сделано как надо.
В глубине «Пресвятой Морвенны», в огромном зале машинного отделения, почти одновременно произошло несколько событий. Узкие бесцветные, лишенные украшений окна над герметичными муфтами озарили все помещение, пропустив в него свет забортной вспышки. Глаур, начальник смены, заморгал – узлы механизмов застыли на его сетчатке розово-зелеными силуэтами. А когда зрение восстановилось, он увидел, что движение сцепных дышл, клапанов, компенсаторов утратило безупречную слаженность часового механизма. Хуже того, было ужасающее предчувствие, что техника сейчас пойдет вразнос и искореженный металл перемешается с кровавым мясом.
Но опасность тут же миновала. Соединения и демпферы заработали, как им положено, в синхронном ритме передавая энергию ступням. Было страшно, когда протестующе стонала и визжала механика, когда сотни тонн движущегося металла в самых уязвимых местах конструкции испытали сверхнапряжение, но ничто не сломалось, в сторону Глаура не полетели оторванные детали. Затем начальник смены заметил, что на реакторе, а также на отсеках серворегулирования главных двигательных систем горят сигналы аварийного состояния.