Пропавшая экспедиция
Шрифт:
— Вот как? Признаться, только что собирался с вами встретиться. Как говорится, на ловца…
— Знаю. Я сразу понял, что как только вы познакомитесь с информацией, высланной вашим дядей, тут же решите навестить меня.
— Откуда вам известно, что мне выслали информацию?
— Предположил. Успокойтесь. Вашу почту не проверяют. Никак не могут найти к ней подходы. А вот то, что Вилен Иванович выслал отчёт о проделанной работе, не сомневаюсь. Ведь не зря же его люди полдня провели в архиве РАН. Простая логическая цепочка.
— Что ж. Рад, что вы сами начали этот разговор. У меня к вам есть ряд вопросов…
— Сергей Викторович, — перебил Ельцов, — давайте вопросы и ответы оставим на потом. Сейчас есть дела поважнее, нежели наша беседа.
— Да неужели? — СЧХ не смог сдержать иронии в голосе. — А вот мне кажется, что именно сейчас самое время нам увидеться.
— Не получится. — Декан отвечал спокойно, уверенно. И это Серёге очень не нравилось. — Меня нет в университете. Впрочем, как и в городе.
— И где вы, если не секрет?
— Скажем так: в пути.
— Решили сбежать?
— Нет. Впрочем, сейчас не это главное.
— А что главное?
— Родственники вашего друга, Сергея. Они в опасности. Десять минут назад боевики вычислили, что Санатовы находятся в одном лечебно-оздоровительном учреждении. Туда только что выехали группа. Будут через сорок минут.
— То есть… — Щетинин от растерянности потерял дар речи.
— Не теряйте время. Возьмёте боевиков — узнаете, где жена Урманского. Это единственное, чем могу помочь.
Щетинин хотел задать ещё пару вопросов, но телефон подал сигнал, что абонент ушёл со связи.
Группа шла скорым, маршевым шагом. Причём Савицкий изо всех сил старался не отставать, хотя и было заметно: усталость брала своё. А после того как Савицкий пару раз чуть не упал, Сашка принял решение идти рядом с ним. Лёха это отметил, но промолчал. Группа передвигалась по прибрежной гальке, так что следов оставить не могла.
— А что дальше-то произошло? — Рыбаков решил вернуть Савицкого к недосказанной истории, заодно подхватив того под руку.
Владимир Сергеевич понял, что имел в виду майор. А потому с придыханием тут же продолжил рассказ:
— В конце января 1969-го Колодникову сообщили из Академии наук о том, что решение ЦК о затоплении района, в котором найдено строение, реализуют раньше сроков. Академик, понятное дело, засуетился.
— И тогда вышел на Дмитриева?
— А вот тут вы ошибаетесь. — Савицкий снова споткнулся, но благодаря Сашке устоял на ногах. — Они познакомились раньше. Случайно. Батя помог академику с оборудованием для последней экспедиции. Первоначально предполагалось, группа будет состоять из студентов вуза. Под руководством преподавателя института, то есть аспиранта Дмитриева. Таким образом, Иван Иннокентиевич рассчитывал за полгода подготовить и ввести в состав экспедиции своих историков. Но во втором семестре академика неожиданно загрузили по полной программе в Хабаровске. Не знаю, специально или нет, но в Благовещенске он стал появляться только наездами и только на выходные. Ясное дело, подготовить команду из историков в таких условиях он не мог. Из хабаровских студентов комплектовать группу Дмитриева было нельзя: это сразу бы вызвало массу подозрений. Потому и было принято решение набрать группу из геологов. Опять же, поначалу думали взять студентов, но в марте Дмитриеву пришла в голову идея восстановить свою старую команду. Из проверенных людей. А из студентов пригласил только меня. Кстати, решение это сыграло положительную роль при аргументации проведения экспедиции в разведуправлении. И дало нам возможность добраться без приключений до Норы.
Майор более внимательно посмотрел на речку. А Гилюй-то, кажется, поуже стал. Или кажется?
— А что случилось здесь, когда вы вышли к Гилюю?
— А мы до Гилюя не дошли. — Старик остановился, с трудом перевёл дыхание. — Там, — кивок головой назад, — у «оленёнка» базировались. Точнее, ниже, в болотах. Где сейчас море плещется. А потом появились эти… Батя через день отправил эвенка в Зею. А к вечеру они в лагерь нагрянули. Нас разъединили. Всех, по отдельности, упаковали в палатки. А на следующий день… — Савицкий провёл языком по пересохшим губам. — На следующий день посадили в круг костра. Утром.
— Кто посадил? Что за люди?
— До сих пор не имею понятия. Там были и солдаты — в окружении, метрах в пятидесяти от нас. Но ни с нами, ни с нашими конвоирами солдаты не контактировали. С нами работало пять человек. Одетые в гражданское. Один из той пятёрки спросил, кого Батя возьмёт с собой? Дмитриев долго смотрел на каждого из нас, а после назвал имена Профессора и Бороды. К обеду их троих увели. А вечером… — Было видно, что Владимиру Сергеевичу с трудом даются воспоминания. Старик побелел, морщины на лице ещё больше очертились. Голос сел и вырывался из глотки с хрипотцой. — А вечером принесли Бороду. Точнее, то, что от него осталось.
— Они что, принесли труп?
— Если бы. Борода был жив. Только это уже был не наш Борода. — Савицкий поднял взгляд на собеседника. — Его принесли со связанными руками и ногами. Он всё время вырывался. Рот завязали тряпкой, чтобы не орал. А когда от бессилия он уже не мог орать, начинал хрипеть. Или выть. По-звериному. И глаза у него были такие… Мутные. Прозрачные. Страшные. В такие глаза смотришь, и… Ночью у него пошла кровь горлом. Наутро Борода скончался.
— А Дмитриев с Профессором?
— Их я не видел. — Савицкий отрицательно покачал головой. — Мы остались вдвоём с Балтикой. А на следующее утро они и Балтику куда-то увели. Причём он шёл сам, как сейчас помню. Никто его не заставлял. Руки были свободны. Он мне ещё помахал, подмигнул. И, самое странное, с ним шёл только один сопровождающий. Балтике его скрутить — плёвое дело. Я это очень хорошо помню. А на вечер всё повторилось. Балтика тоже умом тронулся. Тем же днём меня поставили перед выбором: либо я повторяю путь Бороды и Балтики, либо забываю обо всём, что видел. Предложили жильё и работу в Москве, в отличном месте. С условием, что я никогда и никому не расскажу о том, что здесь произошло, а также, что я никогда не наведаюсь в эти места. — Савицкий стёр тыльной стороной ладони соринку со рта. — И я смалодушничал. Дал согласие. В тот же день меня вывезли из лагеря. Так я оказался в Москве… Сорок лет меня мучила совесть, что я бросил своих товарищей и сбежал. Иногда успокаивал себя, мол, а вдруг и они остались живы, Батя с Профессором? И все эти сорок лет за мной следили. Эти постоянные проверки, звонки, невозможность выехать не то что из страны, из города… А два года назад наконец решился. И начал действовать. — Лёгкая улыбка коснулась губ Савицкого. — Из меня вышел неплохой конспиратор: два года водил за нос эту братву.
— Стоп! — Донченко смахнул со лба пот и указал на реку. — Перебираться будем здесь. Под носом у врага. Я первый. Держите конец верёвки. Потом буду вас тащить. — Второй конец Лёха намотал себе на руку. — И не тормозите. Нам время сейчас важнее. Да, ещё: постарайтесь не оставить следов. Вмятин, плевков, мусора. Всё понятно? — Он перекрестился. — Только бы у них тут не было поста наблюдения!
Первыми из дверей корпуса вышла Светлана, с внучкой на руках. Следом за ней, с заплаканными глазами, выскочила дочь. «Разбили на группы, — догадался подполковник. — Значит, один из спецов должен быть в середине выходящих. Второй — замыкающим». О том, что наёмников двое, Щетинину сообщили на въезде в санаторий. (И один из них, гадёныш, представился сотрудником милиции. Интересно, кто? Кому зубы выбить?)