Пропавшая экспедиция
Шрифт:
— Живой, как видишь, — кивнул Силантий. — Ох и крепок у тебя напиток… — заметил он, почувствовав, что хмелеет.
— Марфа! — крикнул Суббота.
В комнатушку вошла Марфа, жена Субботы, статная, похоже, беременная красавица с аккуратно уложенной вокруг головы тяжелой русой косой.
— Проводи гостя, — сказал Суббота. — Вишь, притомился.
Марфа вела то и дело оступавшегося Силантия по узкой деревянной лестнице на второй этаж.
— А чего это ты все молчишь, Марфа? — говорил Силантий, с трудом ворочая языком. — Сколько годов тебя знаю, слова от тебя не слыхал, будто вовсе немая.
Марфа ввела его в крохотную клетушку с железной кроватью и громоздким платяным шкафом.
— С чего это меня сморило? — пробормотал Силантий. — И выпил вроде всего ничего, а голова будто чужая…
Он сбросил мешок на пол, прислонил к кровати ружье и рухнул на кровать.
— Ты не уходи, Марфа, — бормотал он бессвязно. — Не уходи… да… спать мне не давай… нельзя мне спать… нельзя… слышь, Марфа.
Марфа неслышно выскользнула из комнаты. Силантий погрузился в тяжелый пьяный сон.
Выло совсем темно, когда Суббота вышел из сарая с карбидовым фонарем в руках.
— Ты чего по двору шастаешь? — окликнул он прошмыгнувшего мимо него Харитона.
— Сено хотел собрать. Дождь вроде собирается, — замялся Харитон. — Как бы не замочило.
Суббота подозрительно поглядел ему вслед.
Проснувшись рано утром, Силантий потянулся, зевнул и осторожно прижал руку к груди. В глазах его появился испуг. Он судорожно стал ощупывать себя, рванул на шее рубашку и схватился за шею. Метнувшись к окну, он распахнул его. Во дворе одиноко стояла оседланная лошадь. Вчерашних телег не видно, ворота широко раскрыты. Силантий выбежал из комнаты, грохоча сапогами, скатился с лестницы и ворвался в комнатушку Субботы.
— Ты чем меня опоил, Ефим?
— В своем ли ты разуме, Силантий? — по обыкновению ласково спросил Суббота.
— Ограбили меня! — взревел Силантий. — Дочиста ограбили.
Силантий бессильно опустился на сундук.
— Погодика-ка… — Суббота выдвинул ящик конторки. — Марфа во дворе подобрала, не твои ли?.. — Он достал из ящика и бросил на конторку три кожаных мешочка.
— Мои! — крикнул Силантий и жадно схватил мешочки.
— Слава богу, нашлась пропажа, а то сраму не оберешься… Люди скажут, у Субботы и заночевать нельзя.
— Пустые! — прохрипел Силантий и швырнул мешочки.
Суббота поднял их, вывернул.
— Никак, золотишко было? А сказывал, будто порожний вернулся? — Он осуждающе покачал головой.
— Харитон… где? — взревел Силантий.
— А я почем знаю. Да ты на него не греши…
— А кто ж тогда? Али еще кто ночевал? — допытывался Силантий.
— Да окромя возчиков никого не было.
— Возчики!.. кому же еще? Я видел, как они перешептывались… Они, конечно, они!
Силантий выбежал из комнаты. Суббота подошел к окну и стоял, наблюдая, как Силантий сел на лошадь, поскакал со двора.
За спиной у Субботы бесшумно появилась Марфа.
— Кажись, набрели они на золото… — тихо сказал Суббота.
— Это он сам тебе… признался?
— Красивая ты баба, Марфа, да бог ума не дал. Нешто такое говорят? Такое и жене не сказывают.
— Куда же это он не поевши? — спросила Марфа.
— Вернется… — усмехнулся Суббота. — Их четверо… бугаев. Куда ему против них!
По лесному тракту ехала одинокая телега, запряженная двумя худосочными лошаденками. Рядом с телегой, тяжело нагруженной ящиками и мешками, шли Смелков и Арсен. На Смелкове были надеты брезентовый плащ с откинутым назад капюшоном и фуражка горного инженера, на Арсене — солдатская шинель и щегольская кавказская каракулевая шапка.
Как и говорил Волжин, Арсен Кобакидзе оказался действительно способным на невозможное. Проделать путь в несколько тысяч верст от Петрограда до Балабина, через несколько фронтов, было бы просто немыслимо, если бы рядом не был Арсен, с его сообразительностью, хваткой и отчаянной смелостью. Где надо, размахивая внушительным мандатом, где привирая и ловча, а где и действуя силой, Арсен умудрялся преодолевать любые препятствия.
И вот, оказавшись в преддверии заветного Ардыбаша, Аркадий Николаевич вдруг переполнился удивлением. И вовсе не тому, что после долгого путешествия и подчас невероятных приключений почти достиг Ардыбаша, удивлялся, осознав до конца все легкомыслие этой затеи, тому, как он мог на нее согласиться.
Отправиться на Ардыбаш без необходимого снаряжения, с необразованным, пусть даже и весьма энергичным помощником, да еще с молоденьким красноармейцем, воплощавшим в себе одновременно и охрану, и рабочую силу экспедиции, было, конечно, безумием.
Беспокоило его и то, что выехал он из Петербурга, не попрощавшись с женой и дочкой Тасей, отправленными им в деревню под Лугой «на кормление» — в деревне было не так голодно, как в Питере.
Он охотно приписал бы свое неожиданное согласие отправиться на Ардыбаш силе внушения «товарища Захара», но понимал, что главным было не уговоры Волжина, а его собственная, фанатическая вера в золото Ардыбаша.
И еще тоска по любимому делу, которого он был лишен в Питере, вынужденный ради ничтожного пайка перебирать дурацкие бумажки в каком-то непонятном новом учреждении.
— Поразительное легкомыслие! — вырвалось у него. — Отправиться в эту глухомань безо всякого снаряжения, без опытных помощников, без провианта… На авось, на фу-фу!..
Арсен усмехнулся в усы.
— Вас я понимаю, — продолжал Смелков. — Вы ради своей революции готовы на все! Но я-то? Как я мог поддаться на такую авантюру?!
— Вы, мой дорогой, — с чуть заметным акцентом сказал Арсен, — ради своей науки не то что в эту глухомань, вы на костер, как этот итальянский монах… Джордано Бруно… пойдете!
— Костер нам не угрожает, — усмехнулся Смелков. — А вот от пули каких-нибудь ваших партизан, несмотря на все мандаты, мы совсем не гарантированы. Кстати, куда опять подевалась наша «охрана»?
На небольшой полянке молоденький красноармеец, поглядывая на верхушки деревьев, издавал какие-то гортанные крики, напоминавшие крик птицы.