Пропавшая экспедиция
Шрифт:
— А вы… кто?.. — растерянно спросил Кешка.
— Я? — усмехнулся старьевщик. — Разрешаю тебе называть меня просто… Маркизом.
Они пошли по мокрой от весеннего дождя крыше и скрылись за дымовыми трубами.
Человек с бородкой проводил их взглядом и закрыл окно.
— Алена, — обратился он к женщине, сидевшей в кресле-качалке и читавшей какую-то французскую книгу. — Ты не помнишь. Алена, в двенадцатом году… или в тринадцатом, если я не ошибаюсь, мы смотрели с тобой в цирке Чиназелли номер «Однорукий Вильгельм Телль» — молодой человек левой рукой сбивал яблоко с головы мальчика…
— Помню, конечно, помню, это был эффектный номер, — сказала женщина. — А почему ты вдруг вспомнил об этом?
— Так… по странному стечению обстоятельств.
Он прошелся по комнате и остановился возле портрета, с которого он сам из того самого далекого двенадцатого года смотрел на самого себя сегодняшнего. В углу под портретом стояла подпись художника — И. Репин, а к раме была приделана медная дощечка с надписью
«Портрет известного криминалиста
Прокофия Филипповича Доброво. 1912 г.».
В крохотной комнатушке большого дома на Кронверкском или, точнее, на улице Красных зорь, как проспект стал называться после революции, сидели двое — хозяин комнаты, уже знакомый нам Илья Спиридонович Тараканов и узколицый блондин с тщательно приглаженными редкими белесыми волосами.
Закинув ногу на ногу, блондин курил длинную папиросу, с интересом разглядывая попугая в клетке, стоявшей на широком подоконнике.
— Мне нужны деньги и паспорт, — сказал Тараканов. — Вы принесли деньги и паспорт?
— Вы их получите, как только у меня в руках будет картина, которую вы мне обещали, — с акцентом произнес блондин.
— Я вам уже сказал. Картину похитили попрыгунчики.
— Да, да… Попрыгунчики… Я прекрасно понимаю, что это очень неприятно, — кивнул блондин, глядя на хозяина слегка выпученными глазами. — Я верю вам, господин Тараканов. Но мои компаньоны хотели бы убедиться в том, что коллекция князя действительно у вас. И мы с вами в прошлый раз договорились, что вы предоставите мне хотя бы одну картину. Любую, по вашему выбору.
Тараканов поправил очки и поднялся.
— Хорошо. Если вы так настаиваете…
Он подошел к тяжелому громоздкому буфету, занимавшему едва ли не половину всей комнаты.
— Что поделаешь, господин Тараканов. В наше трудное время всему нужны веские доказательства, — повторил блондин.
Тараканов достал из-за буфета завернутую в цветную ткань картину.
— О! — невольно вырвалось у блондина, когда Таракан он поставил на стул картину в скромной дубовой раме.
— Надеюсь, это доказательство, господин Артур?
— Пинтуриккио… Этому невозможно поверить, — восторженно прошептал господин Артур. — Мальчик в голубом.
— Мне срочно нужны деньги и паспорт, — быстро заговорил Тараканов. — Без них я ничего не могу сделать… «Амур и Психея» Буше уже висят в музее. Надеюсь, вам понятно, что это означает?
— Нет, простите, не понимаю.
— Это означает, дорогой господин Артур, — со сдержанным раздражением объяснил Тараканов, — что картина из исчезнувшей коллекции князя должна привлечь к себе вникание властей, что поиски коллекции неизбежно возобновятся. Они уже идут, вероятно. И я не исключаю, что меня уже разыскивают. Мне нужны деньги и паспорт, — снова повторил Тараканов и выжидающе посмотрел на Артура.
— Деньги вы получите завтра… так сказать, аванс… А документы…
Артур достал из кармана паспорт и протянул его Тараканову.
— Отныне вы есть Леопольд Францевич Авденис, коммерсант из Либавы.
Тараканов раскрыл паспорт и увидел фотографию человека с фатоватыми усами.
— Усы? — удивленно сказал Тараканов. — Почему усы?
— Да, я совсем забыл поставить вас в известность — Леопольд Францевич носит шнурбарт, усы.
— Но у меня-то их нет?! — возмутился Тараканов. — Для того, чтобы вырастить такие усы, понадобится полгода.
— Зачем полгода… Не надо… полгода… — Холеный господин протянул Тараканову конверт. — Здесь вы имеете… два шнурбарт… то есть два уса на всякий случай. — Он засмеялся. — Если вдруг ветром сдует. А это — лак, чтобы их наклеить. — Он вытащил из кармана маленькую бутылочку. — Отличный лак, немецкая фирма «Лейхнер».
— Ур-р-ра! Ур-р-ра! Ур-р-ра! — неожиданно закричал попугай.
На другой день Илья Спиридонович направился на набережную Фонтанки. Усы Леопольда Францевича Авдениса уже украшали его физиономию и если бы не темные очки, от которых Илья Спиридонович не мог отказаться, он был бы неузнаваем.
Моросил мелкий дождь. Тараканов шел, как бы прогуливаясь, держа обеими руками за спиной толстую трость с набалдашником. У Горбатого моста он остановился и, облокотившись на перила, долго разглядывал старенькую баржу, пришвартованную к гранитной стене набережной. Когда-то на ней привезли сюда дрова, а потом, в неразберихе прошлых лет, забыли о ее существовании. Тараканов перешел через Горбатый мост и направился к барже.
В трюме баржи, посреди каюты стояла докрасна нагретая «буржуйка», труба которой уходила в круглый иллюминатор. На стене, заклеенной старыми «Биржевыми ведомостями», висела картина в позолоченной раме, такая темная, что разобрать, что именно на ней изображено, было просто невозможно. На столе рядом с бюстом Наполеона стояла миниатюрная копия конной скульптуры Донателло.
Однорукий Маркиз, обнаженный до пояса, уже не был одноруким, в правой «несуществующей» руке он держал шпагу и показывал Кешке фигуры фехтования. Кешка зачарованно смотрел на Маркиза.
— Двойной выпад с переброской шпаги в левую руку… — пояснил Маркиз. — Прием, с помощью которого д’Артаньян одолел своего коварного противника Рошфора. Смотри внимательно. Ан, де, труа, катр, сенк…
Он показал Кешке прием и бросил ему шпагу.
— Репете!.. Ан! Де! Труа! Катер! Сенк!
Кешка повторил показанный прием.