Пропавшая экспедиция
Шрифт:
— Я не сыщик, — презрительно сказал Доброво. — Я — криминалист. Сюда в этот кабинет приходили за советом крупнейшие юристы России. В этом кресле сиживал ныне здравствующий Анатолий Федорович Кони, если вам что-нибудь говорит это имя. Меня приглашали на консультации в Париж, в Милан, в Амстердам и даже в Венецию. И этот мой портрет, — он показал на портрет, висевший на стене, — писал сам Илья Ефимович Репин! Вот так-то-с!
Доброво поднялся и, перебирая четки, направился к выходу. Он распахнул дверь перед Макаром, показывая, что разговор окончен.
— Очень жаль, Прокофий Филиппович, что вы отказываетесь нам помочь, — жестко сказал Макар. — Вы, конечно, уверены, что без вашей помощи мы с этим делом не справимся. У вас опыт, знания, у меня их нет. Если хотите знать, я только сегодня утром ходил к Витолю, отказывался от этого дела. Но сейчас… Запомните, господин Доброво, я найду эту коллекцию. Найду, если даже ее утащили черти. Можете считать, что я у вас не был!
Макар вышел из кабинета и тут же вернулся.
— Личный вопрос задать можно?
— Можно, — усмехнулся Доброво.
— В девятьсот двенадцатом году в деле об ограблении ссудной кассы как вы догадались, что именно Ковригин спрятал деньги?
— Случайно, — засмеялся Доброво.
— Случайно? — недоверчиво переспросил Макар.
— Совершенно случайно, молодой человек. Правда, должен заметить, что подобные счастливые случайности идут в руки только тому, кто их ищет.
— Не хотите сказать… Ваше дело.
И Макар быстро вышел из кабинета.
Доброво подошел к окну. Через знакомый двор шел Макар. Когда он скрылся в подворотне, Доброво обернулся и увидел жену. Кутаясь в белую шаль, она спросила:
— Ты отказался?
— Ты же знаешь, Алена, Доброво не продастся, — горько сказал Прокофий Филиппович.
— Это я знаю. Но нам с тобой совсем нечего есть, Проша, — грустно улыбаясь, сказала жена.
— Я сказал, что Доброво не продается… Это так. Но мы продадим… другого Доброво.
И он посмотрел на свой портрет.
В зале французского искусства XVIII века Петроградского музея экскурсовод рассказывал о картине Франсуа Буше «Амур и Психея». Экскурсанты — рабочие и красноармейцы, с суконными шлепанцами на грубой обуви, окружили хрупкую седую женщину в заштопанной шерстяной кофте.
— Франсуа Буше — один из крупнейших живописцев эпохи рококо, — восторженно говорила она. — Своими декоративными картинами, преимущественно на мифологические и эротические сюжеты, он обслуживал вкусы аристократии и разбогатевших откупщиков. Франсуа Буше умер в 1700 году.
Среди экскурсантов в таких же шлепанцах на сапогах, как и у всех, стоял Макар. Он напряженно вслушивался в слова экскурсовода, не отрывая глаз от картины Буше.
— «Амур и Психея» — картина из коллекции бывшего князя Тихвинского, необычайно характерна для живописной манеры Буше. Обратите внимание на смелую живописную лепку и теплые, насыщенные краски, позволяющие художнику передать материально-чувственный облик изображаемого.
Экскурсанты теснее окружили женщину, внимательно разглядывая картину.
— И хотя перед нами мифологический сюжет, — продолжала женщина, — мы с вами восхищаемся умением художника ярко передать красоту человеческого тела и пробуждение в юных героях первого трепетного чувства любви.
Девушка в белом платочке украдкой взглянула на стоявшего рядом паренька и, слегка покраснев, потупила глаза.
— А теперь мы пройдем в следующий зал, где вы познакомитесь с искусством Великой французской революции.
Экскурсанты, волоча шлепанцы по блестящему паркету, направились к дверям.
— Я задержу вас на минуту, — негромко сказал Макар, останавливая экскурсовода. — Вы уверены, что эта картина… та самая, из коллекции князя Тихвинского?
— Несомненно. Ее подлинность установлена специалистами по ряду признаков, в том числе по фамильному гербу Тихвинских на обратной стороне холста.
— Я из угрозыска, — тихо сказал Макар и показал свое удостоверение. — Покажите мне… обратную сторону холста.
— Нет, нет! — растерянно залепетала женщина… — Это невозможно. Необходимо специальное разрешение директора… Я не могу…
— Не будем спорить, гражданка, — решительно оборвал ее Макар и, подойдя к картине, повернул ее к себе, не снимая со шнура.
— О господи! — вздохнула женщина.
В углу справа на полотне виднелся герб — два оленя с двух сторон тянулись к кроне вишневого дерева.
— Я где-то видел этот герб, — сказал Макар. — Черт побери, где я видел этот герб?
— Не знаю, — испуганно пролепетала женщина.
Воспитанники детского дома возвращались из бани. Они шли, выстроившись попарно, по булыжной мостовой. А сзади на подводе везли мешки с бельем, шайки и веники. Впереди колонны шла миловидная девушка в длинной юбке, в шляпке с бантом и в сапогах. Коротко остриженные воспитанники приближались к бывшему княжескому особняку с песней.
Долой, долой монахов, Раввинов и попов, Мы на небо залезем, Разгоним всех богов!Кешка, шагающий в общем строю, не пел. Песня была для него слишком кощунственной. Но шагавший рядом паренек, заметив, что Кешка не поет, ткнул его кулаком в бок, и Кешка вместе со всеми подхватил песню:
Раз, два, Горе — не беда! Направо — околесица, Налево — лабуда!С колонной поравнялся Маркиз в своем экзотическом наряде однорукого старьевщика. Когда воспитательница прошла мимо него, Маркиз склонился в изысканном поклоне.
— Коман са ва, мадемуазель? — произнес он по-французски.
— Са ва, — улыбнулась воспитательница.
Мальчишки захохотали.
— Сова! Сова! — закричали они.
Кешка, отстав от ребят, подбежал к Маркизу.