Пропавшая ватага
Шрифт:
– Ну, милая?
Почувствовав что-то неладное, юный шаман дернул супругу за руку, словно бы выдирая ее из мягких объятий иного мира… и тронул пальцами бубен.
– О, великий Нум-торум, о, Калташ-эква, мать сыра земля… Ей еще рано уходить, рано! Она просто хотела кое о чем попросить…
– Ты что так разволновался, милый? – повернув голову, улыбнулась Устинья. – Ох, не знаю, смогла ли я…
– А ты в окно глянь! – Маюни кивнул на море, в один миг сделавшееся вдруг гладким, без всяких волн. – Ах, люба моя, люба. Что бы я без тебя делал? Эй, эй! Милая! – шаман подергал за рукав засмотревшуюся
– Там лодка, муж мой.
– Лодка? Чья лодка?
– Думаю, местная. Она привязана за кормой. – В синих, как высокое весеннее небо, широко распахнутых очах девушки заплясали золотистые чертики. – До утра не так уж и много, но мы успеем добраться до берега. Если поспешим!
– О жена моя! Ты хочешь…
– Бей в свой бубен, милый! Читай заклинания и молись своим богам – навевай на всех немцев сладкий и долгий сон.
– Сон… – остяк нахмурился. – Думаешь, это так просто сделать?
– Я помогу… попрошу…
– Нет уж! – встрепенувшись, Маюни схватил супругу за руку и решительно дернул шеей. – Ты уже попросила, хватит. Теперь я всем займусь, да!
– Хорошо, о, муж мой. Как скажешь. Ты ведь в нашей семье главный.
Отвязав от пояса бубен, юный шаман быстро пробежался по нему пальцами, чувствуя мерный, словно бы сам по себе набирающий силу рокот.
– О, Великий Нум-Торум… О, Калташ-эква… О, великие духи рек, лесов и болот… Слово, что лжет, далеко не уйдет, куда мышь бежит, туда и песец стремится, со злым поведешься, добра не наберешься, с хорошим человеком и без чума тепло… Уммм, уммм, да! Сон, сон, приходи сон… не к нам приходи, не ко мне приходи, не к жене моей молодой приходи… сон – сон, сон – не сон… Пусть у всех на большой реке сей веки станут тяжелыми, пусть все члены их расслабятся, пусть налетят, нападут сны… Уммм, уммм, да! Уммм, уммм…
Ночную вахту на «Святой Анне» нынче держали трое: добрый, простоватый и всего опасавшийся матрос Лесли по прозвищу Заполошный Лес, из Корнуэлла, дылда Фил Джонс из Плимута и юнга Джереми Смит. Все трое собрались у фок-мачты – хоть то и было строго-настрого запрещено, чтоб вахтенные точили промеж собой лясы, но ведь всегда болтали, каждую ночь – зато не спали, и то было дело.
Заполошный Лес, бывший крестьянин, после огораживаний потерявший свой надел и семью, до «Святой Анны» и побродяжничал едва ль не до виселицы, и побывал в работном доме, о котором до сих пор вспоминал с содроганием, правда, часто рассказывал. Как и сейчас:
– Вот помню, был у нас там надсмотрщик, здоровенный такой, на вид звероватый, с черной бородой, звали его… звали его… черт! Запамятовал, как уж там его звали. И вот как-то раз… Эй, парни! Фил! Джереми! Вы слушаете?
– Да это… – подняв голову, юнга посмотрел на рассказчика осоловелым взглядом. – Так что там твой здоровяк?
– Какой здоровяк? А-а-а… Эй, да вы что там, спите?
– Да кто спит-то?
– Да Фил же, чертова дылда! Ишь, привалился к мачте… Пни-ка его посильнее, Джереми!
– Ага, пни, – юнга с опаской взглянул на храпящего под фоком амбала. – А он спросонья ка-ак врежет! Нет, Лесли, ты уж, если так хочешь, сам пинай. Эй, Лес! Во дела! Тоже уснул, что ли? Эй, Лесли… А, черт с вами…
Махнув рукой на спящих, юнга Джереми Смит повалился на лежащий у самого фальшборта свернутый старый парус. Просто вдруг очень сильно захотелось спать, так сильно, что и не вымолвить! И противиться этому чувству не то чтобы никак не хотелось, а просто не было никаких сил. Веки словно сами собой тяжелели, голова становилась чугунной, и одурманивающий сон вползал прямо в мозг тихой сапой.
Уснули вахтенные. Смолк бубен. Осторожно выставив стекла, Маюни выбрался наружу первым и неслышно скользнул в холодное море, цепляясь за канат, связывавший разъездную шлюпку с кормою. Фыркнув, шепнул, подняв голову:
– Давай, Ус-нэ! Я тебя подхвачу, не бойся.
– А я ничего и не боюсь, – очутившись рядом с мужем в воде, усмехнулась дева. – Давно уже.
Забравшись в шлюпку, оба переглянулись и, довольно подмигнув друг другу, дружно заработали веслами. Стоял полный штиль, кормовой флаг с крестом святого Георгия на корме «Святой Анны» повис, словно тряпка, а кормовой фонарь тускло горел недвижной желтой звездою.
– А мы куда плывем, милый? – отфыркиваясь от брызг, внезапно озаботилась Устинья. – Ты думаешь – там берег?
– Я не думаю, милая. Я – знаю. На звезды-то посмотри, да.
– А чего мне на них смотреть-то? – тихонько засмеялась дева. – Ты у нас в семье главный. Куда ты, туда и я.
– Десять тысяч чертей и три гиппопотама в придачу вам в глотки!!! – не на шутку рассерженный, орал капитан Бишоп. – Это ж надо удумать – дрыхнуть на вахте! Чучелы ярмарочные! Задницы! Мххх…
Все трое бедолаг-вахтенных уже успели испытать на себе силу капитанского гнева – стоеросовая дылда Фил Джонс, постанывая, держался за печень, Заполошный Лес уныло почесывал челюсть, а юнга Джереми, хныкая, гладил ладонью скулу.
– Уроды! Рода человеческого изверги! Проходимцы! – брызгая слюною, орал старина Джон. – Гнусное отродье! Фогерти! Всем по двадцать плетей! Нет… по тридцать! По пятьдесят!
– Боюсь, пятьдесят они не выдержат, сэр, – осторожно попытался возразить лекарь-палач.
– Не выдержат? Да и черт-то с ними! – Капитан разъяренно пнул стоявшего ближе к нему Лесли ногой в бок. – Пусть подыхают. Другим будет урок. Я сказал – полсотни плетей! Каждому!
– Слушаюсь, сэр, – вытянулся Фогерти. – Разрешите исполнять?
Бишоп махнул рукой:
– Действуйте, Джеймс. Возьмите себе в помощники кого захотите.
– Спасибо, сэр. Вы изволите присутствовать тоже?
– Смотреть на их грязные задницы? – капитан «Святой Анны» чертыхнулся и сплюнул. – Вот еще не хватало. Нет уж, Джеймс, это ваша работа.
– Понял вас, сэр.
Погрозив всем оставшимся кулаком, Бишоп отправился к бушприту, где долго рассматривал в подзорную трубу близкий берег, вдоль которого уже с самого утра рыскала «Святая Анна» в напрасных поисках беглецов. Шлюпку, правда, нашли, брошенную – да что толку? Лес на берегу рос такой густой, что прочесывать его можно было бы до второго пришествия, да и то силами раз в десять большими, нежели нынешний экипаж судна. Несмотря на весь свой гнев – кстати, вполне справедливый, – сэр Джон все же сохранил достаточно ума, чтобы не посылать матросов на заведомо бесперспективное дело. Тем более все хорошо помнили про драконов.