Пропавшие
Шрифт:
— Ты что, Золушка, или что? — рассмеялся Джейсон. — Я превращусь в тыкву, если не отвезу тебя домой?
— Будь серьезен. — Кэти присела, нащупывая вокруг свою куртку.
— Ладно, зануда, так уж и быть, отвезу тебя домой, — сказал он.
Кэти поцеловала его в губы. Теперь у нее появились крылья.
Шон Паркер наблюдал из окна своей спальни, как его сестра обнималась со своим парнем, стоя на заснеженной подъездной дорожке. Он видел, как они целовались под уличным фонарем, и видел улыбку Кэти. Когда он последний раз видел свою угрюмую сестру такой счастливой?
Шон не мог
Лотти опустилась на кровать. Она протянула руку и нащупала книгу издательства «Аргос», лежавшую тяжелым грузом на одеяле — ее трюк, чтобы содержать сторону кровати Адама в порядке. Как-то она использовала для этого телефонную книгу, но книга «Аргос» оказалась лучше.
Лотти лежала, не в состоянии уснуть и думая о Сьюзен Салливан и Джеймсе Брауне, пытаясь разобраться, чем таким опасным они занимались, что могло привести к их неизбежной смерти.
Услышав, как в двери повернулся ключ Кэти, Лотти тут же заснула.
Глава 11
Человек резкими движениям тёр кожу.
Он сделал то, что должен был сделать. Секреты необходимо защищать. Его самого нужно защищать, так же, как и других, хоть они и не знают об этом.
Он намыливал свое тело в попытках смыть с себя запах смерти, натирал тело неспешными, методичными движениями: от корней волос до кончиков ухоженных пальцев. Затем вышел из душа и вытерся аккуратными, точными движениями.
1974
Она понимала, что то, что он делал, было неправильным, но слишком боялась его, чтобы рассказать кому-то. У него было тайное место, куда он водил ее после школы почти каждый день. Во время школьных каникул он звал ее к себе раз в неделю, а иногда сам приезжал к ней домой.
Ее мать была польщена тем, что к ней домой приходил священник. Она доставала лучший фарфор и угощала его чаем с печеньем. Пока мама готовила чай на кухне, он брал ее руку и клал ее себе туда. Ее тошнило, когда он так делал. Это было чуть ли не хуже всего прочего, что он заставлял ее делать.
Однажды их чуть не поймали, когда мама вернулась узнать, не желает ли он ржаного хлеба вместо печенья. Он быстро повернулся к окну, сказав, что наблюдает за своей машиной на случай, если юные хулиганы вздумают поцарапать ее.
После этого она не видела его почти месяц и было решила, что этому настал конец, но, как оказалось, это было лишь началом всего кошмара. Он сказал ее маме, что нашел для нее работу по вечерам в доме священника — вытирать пыль и подметать, — а взамен он будет ей платить. Мама была в восторге.
Тогда маленькая девочка поняла, что этот ужас теперь будет происходить каждый день.
Иногда она пила папин виски, который нашла в его кабинете под телевизором. Виски обжигал горло, но спустя пару минут согревал изнутри и накрывал реальность пеленой тумана. Она ела слишком много. Мать постоянно упрекала ее из-за веса. Ей хотелось сказать маме: «Да пошла ты!» — эти слова она услышала у девочки в школе, но знала, что это значит что-то плохое. Иногда священник тоже говорил ей плохие слова, когда находился в ней. Она ненавидела его.
Девочки в школе называли ее толстушкой. Толстушка то, толстушка это. Когда она смотрела на себя в зеркало, то не узнавала себя в отражении. Она была похожа на мистера Киндера из соседней квартиры, у которого на животе едва сходилась пропахшая потом рубашка.
Она плакала ночами, засыпая в слезах. И ненавидела себя за то, какой стала. Какой он ее сделал. Она поклялась, что однажды заставит его заплатить за это. Она не знала, когда и как, но однажды настанет его время, и тогда она будет готова. Он не проявлял пощады, лишь презрение. Она поступит с ним так же.
— Что посеешь, то и пожнешь, — сказала она отражению в зеркале.
ДЕНЬ ВТОРОЙ
31 ДЕКАБРЯ 2014 ГОДА
Глава 12
Каким-то чудом машина Лотти завелась со второй попытки.
— Должно быть, там, наверху, меня кто-то любит, — сказала Лотти в темноту утреннему небу. Ей нужна была ясная голова, поэтому она поехала на работу длинной дорогой.
Проехав Ардваль-роуд, с кругового движения Лотти свернула налево мимо некогда процветавшей табачной фабрики, из дымоходов которой давно перестал валить дым. Она помнила резкий запах, витавший в воздухе до того, как производство табака сократили, а сама фабрика превратилась в распределительный склад. Лотти скучала по этим ароматам — казалось, они определяли то место, где она жила. Теперь все это ушло, как и многое другое.
Остановившись у светофора при въезде на Дублинский мост, Лотти посмотрела на панорамный вид ее погребенного под толстым слоем снега города, распростертого на равнине между двумя болотистыми озерами, главной достопримечательностью которого были высившаяся справа церковь с двумя колокольнями, а слева - протестантская церковь с одной. Зажатый между ними, стоял четырехэтажный многоквартирный дом, выделявшийся на фоне соседних малоэтажных сооружений.
В давние времена Рагмуллин был городом-крепостью, но сегодня его заброшенные армейские казармы были лишь местом для совершения вандализма; ходили слухи, что их отдадут под жилье для беженцев и других, нуждающихся в убежище. Эта военная зона была построена на высшей точке в городе, вдали от канала и железной дороги. Монахи, поселившиеся тут в одиннадцатом веке, гордились бы тем, что некоторые улицы до сих пор носят имена этих людей, прятавших свои лица за капюшонами. «Больше тут и нечем гордиться», — подумала Лотти.
Пока не загорелся зеленый свет, разрешающий движение, Лотти еще раз оглядела горизонт, обратив внимание на колокольни, выглядывавшие из-за деревьев. Она сжала руль так сильно, что костяшки пальцев побелели. Она подумала о том, какую власть над жителями города имела раньше церковь и как эти люди в рясах повлияли на ее семью. Железный колокол, висевший в одной из колоколен, прозвонил шесть часов утра, эхом отозвавшись на окнах машины Лотти. От этого нельзя было убежать. Церковь и государство — две занозы в истории Рагмуллина и в ее собственной истории.