Пропавший без вести
Шрифт:
– Ты обязан каждый раз со мной здороваться, каждый раз без исключения, и фуражку снимать, когда с тобой разговаривают, и говорить мне «господин главный швейцар», а не просто «вы». И все это каждый раз, каждый, понятно?
– Каждый раз? – тихо переспросил Карл и только теперь вспомнил, как строго и укоризненно поглядывал на него швейцар все то время, что он, Карл, здесь работал, начиная с того самого первого утра, когда он, еще не вполне осознавая свое подчиненное положение, как раз этого швейцара весьма настырно и не вполне любезно, чересчур, быть может, придирчиво расспрашивал, не приходили ли к нему двое молодых людей и не оставляли ли для него фотографию.
– Теперь ты видишь, к чему приводит нахальство, – сказал швейцар, снова подойдя совсем близко к Карлу и указывая на все еще склоненного над газетой распорядителя как на живое воплощение своей долгожданной мести, – На новой работе будешь знать, как здороваться со швейцаром, даже если это будет в распоследней ночлежке.
Карл понял: место он считай что потерял, ибо распорядитель
Наконец распорядитель, зевнув, отложил газету, мельком глянул на Карла, удостоверившись, что тот все еще тут, и пододвинул к себе рупор настольного телефонного аппарата. Он несколько раз крикнул в рупор «алло», но ему никто не ответил.
– Никто не отвечает, – доверительно сообщил он главному швейцару.
Тот, как показалось Карлу, следил за телефонным звонком с каким-то особо пристальным интересом.
– Уже без четверти шесть, – сказал он. – Она наверняка встала. Позвоните еще.
В ту же секунду, прежде чем распорядитель дотронулся до телефона, раздался ответный звонок.
– Старший распорядитель Избари слушает, – сказал тот, хватая трубку. – Доброе утро, госпожа главная кухарка! Надеюсь, я вас, часом, не разбудил? Мне очень жаль. Да-да, уже без четверти шесть. Но мне, честное слово, искренне жаль, что я вас так перепугал. Вам надо отключать телефон на ночь. Нет-нет, все равно мне нет оправдания, особенно учитывая ничтожность дела, которое я намеревался с вами обсудить. Ну, конечно, это терпит, пожалуйста, я подожду у телефона, ради Бога. Говорит, что подбежала к телефону в одной ночной рубашке, – с улыбкой сообщил распорядитель швейцару, который все это время с напряженным выражением лица склонялся над аппаратом. – Я ее и впрямь разбудил, обычно ее будит девчонка, маленькая такая, которая у нее машинисткой работает, но как раз сегодня она почему-то этого не сделала. Жаль, конечно, что я се перепугал, она и так нервная.
– А сейчас-то она почему молчит?
– Пошла посмотреть, что там с девчонкой, – объяснил распорядитель, прикладывая наушник к уху, ибо телефон снова зазвонил. – Да найдется она, – проговорил он в трубку. – Прежде всего вам нельзя так волноваться, вам действительно пора хорошенько отдохнуть. Да, так вот, мой мелкий вопрос. Тут у меня сейчас мальчишка-лифтер, по имени… – он вопросительно обернулся на Карла, который, внимательно следя за разговором, тут же, конечно, подсказал ему свое имя, – по имени Карл Росман, вы, если не ошибаюсь, как-то еще про него спрашивали. К сожалению, он плохо отплатил вам за вашу доброту, без разрешения покинул свой пост, причинив мне тем самым весьма крупные, я пока что даже не знаю, насколько крупные, неприятности, и я его только что за это уволил. Надеюсь, для вас это не трагедия? Что вы сказали? Да-да, уволил. Да говорю же вам: он покинул свой пост. Нет-нет, дорогая госпожа главная кухарка, тут я и вправду никак не могу пойти вам навстречу. Мне небезразличен мой авторитет, слишком многое тут поставлено на карту, один такой мальчишка способен испортить мне всю эту шайку. Как раз с лифтерами нужно все время быть начеку. Нет-нет, в этом случае я никак не могу оказать вам такую услугу, сколь ни стараюсь обычно вам услужить, вы же знаете. И даже если бы я вздумал, несмотря ни на что, его все же оставить – исключительно из любви к острым ощущениям, чтобы пощекотать себе нервы, – я бы и тогда ради вашего блага этого не сделал, да-да, ради вашего блага, госпожа главная кухарка, ему никак нельзя здесь оставаться. Вы принимаете в нем участие, которого он совершенно не заслуживает, и, поскольку я знаю не только его, но и вас, я прекрасно вижу, что все это принесет вам лишь безмерные огорчения, от которых и хочу вас избавить любой ценой. Говорю вам это со всей прямотой, хотя этот прожженный мальчишка стоит сейчас в двух шагах от меня. Он будет уволен, нет-нет, госпожа главная кухарка, уволен окончательно и бесповоротно, нет-нет, никаких переводов на другую работу, он совершенно непригоден. Кстати, на него поступают и другие жалобы. Главный швейцар, например, – что там было, Федор? – да, так вот, главный швейцар обижен на невежливость и даже наглость этого мальчишки. То есть как этого недостаточно? Но, позвольте, дорогая госпожа главная кухарка, неужели ради этого мальчишки вы готовы поступиться даже вашим безупречным характером? Нет-нет, вы не вправе так на меня наседать.
В это мгновение швейцар склонился к уху распорядителя и начал что-то ему нашептывать. Тот сперва удивленно на него глянул, а потом заговорил в трубку с такой быстротой, что Карл поначалу вообще толком ничего не мог разобрать и на цыпочках подошел чуть ближе.
– Дорогая госпожа главная кухарка, – тараторил распорядитель. – Честно говоря, вот уж не думал, что вы так плохо разбираетесь в людях. Мне тут как раз сообщают некоторые сведения об этом вашем ангеле, которые в корне изменят ваше мнение, мне даже жаль, что именно я вынужден вам об этом говорить. Так вот, этот ваш паинька, которого вы называете образцом благовоспитанности и порядочности, ни одну свободную от службы ночь не пропускает без вылазки в город, откуда возвращается лишь под утро. Да-да, госпожа главная кухарка, это подтверждают свидетели, безупречные и надежные свидетели, да. Может, вы мне объясните, откуда у него берутся деньги на подобные увеселения? И как при подобном образе жизни он может внимательно нести службу? Или, может, вы хотите, чтобы я в подробностях вам расписал, чем он там в городе занимается? Ну нет, от такого мальчишки я поспешу избавиться в самом срочном порядке. А вы уж, пожалуйста, примите это как урок на будущее, чтобы впредь быть поосторожнее со всякими проходимцами с улицы.
– Но, господин старший распорядитель, – вскричал Карл, испытав истинное облегчение оттого, что, видимо, произошла какая-то вопиющая ошибка, разъяснение которой скорее всего против всяких ожиданий еще может повернуть его дело в лучшую сторону. – Тут явное недоразумение! Полагаю, это господин главный швейцар вам сказал, будто я каждую ночь ухожу. Но это совершенно не так, я, совсем напротив, каждую ночь бываю в спальном зале, и все ребята это могут подтвердить. Я либо сплю, либо изучаю коммерческую корреспонденцию, но из спального зала я ночью ни ногой. Это же легко доказать. Господин главный швейцар, очевидно, с кем-то меня перепутал, и теперь я понимаю, почему он решил, будто я с ним не здороваюсь.
– Замолчи сейчас же! – заорал главный швейцар, потрясая кулаком, хотя нормальный человек на его месте не погрозил бы и пальцем. – Это я-то тебя с кем-то спутал! Какой из меня тогда главный швейцар, если я буду путать людей? Нет, вы только послушайте, господин Избари, какой же, я спрашиваю, из меня главный швейцар, если я буду людей путать? За тридцать лет службы никого никогда не спутал, и любой из сотни распорядителей, что у нас за это время сменились, может это подтвердить, а начиная с тебя, мерзкий ты мальчишка, я, выходит, стал путать! Это тебя-то я спутал – с твоей-то приметной гладкой рожей! Да что там путать – ты можешь хоть каждую ночь за моей спиной в город шнырять, а я только разок на тебя гляну и сразу скажу, что ты отъявленный мерзавец!
– Оставь, Федор, – сказал распорядитель, чей телефонный разговор с главной кухаркой, похоже, внезапно оборвался. – Дело-то совершенно ясное. А его ночные развлечения, в конце концов, должны нас волновать в последнюю очередь. Не то он, чего доброго, напоследок еще захочет, чтобы по его милости тут учинили подробное разбирательство его ночной жизни. Сдается мне, ему это даже доставит удовольствие. Как же – вызовем всех сорок лифтеров, заслушаем каждого как свидетеля, и все они, конечно, тоже с кем-то его спутают, постепенно в дело втянется весь обслуживающий персонал, а гостиницу, разумеется, на часок-другой можно и прикрыть, так что в итоге, перед тем как его с треском вышибут, он хоть повеселится от души. Нет уж, этого мы затевать не будем. Главную кухарку, эту добрейшую женщину, он уже одурачил, но нас он не проведет. Больше ничего не желаю слушать, за служебное упущение ты с этой минуты уволен. Вот тебе записка в кассу, чтобы тебе выплатили жалованье по сегодняшний день. Вообще-то, между нами говоря, учитывая твое поведение, можешь считать, что это просто подарок, который я тебе делаю исключительно из уважения к госпоже главной кухарке.
Телефонный звонок, однако, не дал ему подписать записку.
– От этих лифтеров мне сегодня житья нет! – заорал он в трубку, едва услышав первые слова. – Но это же неслыханно! – вскричал он немного погодя. И, повернувшись от телефона к главному швейцару, сказал: – Будьте добры, Федор, попридержите-ка немного этого героя, у нас к нему еще будет разговор. – А в трубку приказал: – Немедленно ко мне!
Теперь-то наконец главный швейцар получил возможность выместить на Карле все, что ему не удалось высказать в словах. Он схватил Карла за руку чуть пониже плеча, но не спокойно, просто чтобы попридержать – это бы еще терпимо, – а вцепился всей клешней, то ослабляя хватку, то стискивая руку все больней и больней, что при его недюжинной физической силе превращалось в нескончаемую пытку, от которой у Карла уже темнело в глазах. И он не только держал Карла, а вдобавок, словно получив еще и приказ как следует его оттаскать, подтягивал его вверх и то и дело встряхивал, полувопросительно приговаривая при этом: