Пропавший компас
Шрифт:
— Да ты не стесняйся, бери еще. Вишни вкусные.
И Андре ел вишни. Ел молча…
…Бабушка остановилась на мосту. Андре уже простил Марине ее проделку. Его властно захватила панорама большого города. Особенно понравилась ему громадная телебашня. Чтобы увидеть ее шпиль, надо было запрокинуть голову.
— Вот какой у нас город, — тихо произнесла бабушка и прислонилась к перилам.
— А мне было бы страшно там, наверху! — сказала Марина.
— Почему? — спросил Андре.
— А тебе нет?
— Не знаю. Только я бы не подал виду. Зато оттуда весь город как на ладони.
— А я бы тоже не подала виду! За кого ты меня принимаешь? — возмутилась Марина.
— Ладно, раз так — порядок! — поспешил успокоить ее Андре.
Марина показала
— Раньше она казалась очень большой, а теперь видишь, какая она маленькая рядом с телебашней.
— Зато она вся из красных кирпичей, — сказал Андре, — такое редко встретишь!
— Еще бы! У нас все редкостное!
— Ну уж, положим, не все! — возразил Андре. «Что-то слишком она расхвасталась», — подумал он.
— Зачем же ты приезжаешь к нам, если тебе здесь не нравится? — ехидно спросила Марина.
Андре не нашелся что ответить, только махнул рукой.
А про себя твердо решил больше не заводить с Мариной таких споров. Сейчас главное — осмотреть город, чтобы потом Дома рассказать о Берлине. Первым делом надо разглядеть как следует телевизионную башню.
— А башня качается? — спросила Марина.
— Да что ты! Она же из бетона!
— Скажи пожалуйста! А с чего ты взял, что бетонная башня не может качаться? Кто это тебе сказал?
Позабыв о своем решении, Андре уже собрался было объяснить насмешнице, что стальные конструкции могут колебаться, а вот бетонная нет. Однако он не успел ничего сказать.
— Подите-ка сюда! — вдруг позвала их бабушка.
Она все еще стояла у перил моста и держалась за них одной рукой, словно нуждалась в опоре.
— Что с тобой, бабушка? — испугалась Марина.
Андре тоже был озадачен. Правда, что с ней? Такой он ее еще никогда не видел. Обычно глаза ее светились лукавой, добродушной усмешкой.
Бабушка привлекла к себе Марину и, показав куда-то на середину моста, сказала:
— На этом мосту убили твоего деда. Вон там.
Марина и Андре посмотрели на мост, потом снова на бабушку. По мосту мчались автомобили, огромный двухэтажный автобус на миг заслонил солнце. Смеялись прохожие. С неба доносился гул самолета.
— Так, значит, здесь это было, — наконец проговорила Марина. — На этом самом мосту. Мы с тобой сколько раз здесь проходили! Но ты никогда не говорила мне, что это здесь.
— Теперь ты уже большая, Марина. Теперь ты все поймешь. Я бы и не пришла сюда, не вздумай матросы дать своему кораблю имя Вильгельма. Я от этого даже сон потеряла. Давно так не волновалась.
— Это ведь под рождество случилось? Да, бабушка?
Улыбка погасла на лице Марины, горели одни лишь глаза, большие, пытливые.
По мосту проносились машины, а внизу под ним текла река Шпрее. Из-под моста вдруг бесшумно выплыла длинная баржа; тихо плескалась вода о мощные стены Манежа. В 1918 году на этом самом месте разыгрались бурные события, о которых Андре знал только из учебника истории. Теперь здесь мчались автомобили, с неба долетал гул самолета, заглушаемый свистками постового, регулирующего движение. С той поры прошло уже более пятидесяти лет. Более полувека…
— Это было в декабре, — запинаясь, начала бабушка Бухгольц. Она показала на мрачное здание Манежа. — Вон там квартировал Вильгельм со своими боевыми товарищами из Народного морского дивизиона. И в императорском дворце напротив ему тоже доводилось бывать. В те дни он почти не заходил домой. Моряков из Народного дивизиона хорошо знали в городе. Простые люди всегда могли рассчитывать на их помощь и защиту. Зато офицерское отребье и все буржуи знали: если пикнут, получат по шее. Поэтому весь этот сброд люто ненавидел красных матросов…
Я расскажу вам про мою последнюю встречу с Вильгельмом. Вот здесь, на мосту, мы виделись с ним последний раз. Как раз на этом месте… Стояла холодная, сырая погода, хотя до рождества оставался всего один день. Времена были трудные, но я все же раздобыла елку. Привезла ее из-под самого Эркнера. Твой отец, Марина, был еще совсем маленький, но я хотела, чтобы он полюбовался на горящие свечки. Поджидая Вильгельма, я старалась получше украсить елку.
А Вильгельм неожиданно объявился двадцать второго декабря: «Рождество отменяется, Анна. Наш взвод будет охранять Манеж. Так надо, ты не горюй. А на второй день рождества я буду дома. Я кое-что привез тебе к празднику. Как приду, сварим пунш. Только вот гвоздики надо бы раздобыть. А не то какой это пунш!» Так он сказал, полюбовался на малыша в колыбели и протянул ему палец. Малыш уцепился за него своими ручонками. Вильгельм рассмеялся: «Гляди, как он хватает! Крепкий паренек. Весь в отца, Анна!»
Потом я пошла провожать Вильгельма. Проводила вот до этого самого места. Было холодно, сыро, и я закуталась в черный платок. Помню, остановились мы на мосту: я не хотела идти внутрь, в Манеж, чтобы меня видели товарищи Вильгельма. Мне хотелось только, чтобы Вильгельм меня поцеловал на прощанье. Да и надо было скорей бежать домой: ведь я оставила малыша совсем одного. Поцеловал меня Вильгельм… А на прощанье он сказал: «Будь здорова, Анна. До скорого. Послезавтра к обеду буду дома. Вскипяти воды в большом котле. Буду мыться не меньше часа. А потом, Анна, будет и у нас с тобой праздник!» И он побежал через мост к Манежу. Все это я сейчас помню, точно это было вчера. Вильгельм на бегу спрятал руки в карманы матросской куртки. Бескозырки у него не было, он выбросил ее еще в ноябре, когда ее продырявила шальная пуля. Теперь на нем была мятая серая фуражка — он первое время все никак не мог к ней привыкнуть. У ворот Манежа он снял фуражку и помахал мне. Потом показал на какое-то окно в здании Манежа, прямо над воротами, и засмеялся. Из окна торчал пулемет: вид у него был грозный. Кажется, я тогда даже перекрестилась, так жутко мне стало. Потом Вильгельм исчез. Живым я его больше не видела.
Бабушка смолкла. Андре обернулся к Манежу, Марина тоже. Но теперь был не декабрь, теперь было лето. Бабушка не куталась в платок. От асфальта веяло жаром.
Андре тихо проговорил:
— Под рождество здесь были бои. Я про это читал.
Бабушка продолжала:
— Да, в те дни кругом стреляли. Как раз в сочельник. «Мир на земле и в человецех благоволение» — так ведь должно быть под рождество. Да, оставила я малыша у соседей, а сама помчалась в город. Идти было далеко: мы жили тогда на северной окраине Берлина. К центру меня не пропустили. «Стой! Ни с места! Стрелять буду!» Кругом серые каски… Тут я все поняла… Кайзеровский генерал и его войска хотели задушить правду простых людей. Этой правды господа страшились как огня. Я места себе не находила — так боялась за Вильгельма. Ведь он был там, куда стреляли пушки. Я тогда была совсем молодая. Я молилась и плакала. Лучше бы я осыпала этих негодяев проклятиями. Но они просчитались. Они хотели выкурить матросов из Манежа, а им это не удалось. Орудия грохотали по всему городу. И это всколыхнуло рабочих. Раз господа нарушают «мир на земле», то и рабочие не дадут себя в обиду. Со всех сторон к центру города потянулись колонны. Их не задержишь окриком: «Стой! Стрелять буду!» И они разогнали белую банду. Вот как мы были тогда сильны! Если бы нам и потом быть такими же сильными! Если бы… Я одной из первых прибежала в Манеж. Кругом были измученные, усталые люди. У многих на голове — окровавленные повязки. Все ликовали: выстояли! Но у меня в душе росла тревога: я нигде не могла найти Вильгельма. Сотни людей сновали взад и вперед. Они подбирали брошенное врагами оружие и раздавали его бойцам. Но Манеж-то огромный. Вы только поглядите на него. А дворец и того больше был. Может, Вильгельм во дворце? Как-никак он же командир. Но я и там его не нашла. Наконец я решилась спросить одного из матросов. Он ничего не ответил, только печально взглянул на меня. И я поняла: Вильгельма нет в живых. Меня повели во двор. Там, на носилках, под брезентом, лежали убитые. Я потребовала, чтобы мне показали Вильгельма. Я не плакала. Я словно окаменела от горя. Казалось, Вильгельм просто уснул — так спокойно он лежал. Только очень бледный был. Я долго-долго стояла так. Они всё хотели меня увести. А потом я упала… После мне рассказали, что пуля настигла Вильгельма на мосту. Он пополз навстречу врагу: хотел гранатой накрыть их пулемет. Кажется, он добился своего, но враги тоже умели целиться. Товарищи вынесли его с моста. Однако было уже поздно… И вот с тех пор прошло уже больше полувека…