Пророк

Воронин Андрей Николаевич

Вроде, поскольку они люди военные, – звезда, а по-новому, как теперь модно, крест ставить надо. Спорили, спорили и решили: сверху – крест кованый, а на бетонном постаменте – звезду. Вы как считаете, правильно решили? – мэр не дождался ответа. – Оградку я уже заказал.

– Это вы зря.

– Почему?

– Наверное, не в последний раз здесь людей хороните. В первый, но не в последний.

Мэр ощутил, как холодок пробежал по его спине. Понял, что допустил оплошность.

– Война кончится не завтра и не через неделю, придется

хоронить еще. Конечно, уже не с такой помпой, без заместителя министра, но оградку ставить рано. Невозможно угадать, сколько могил еще придется копать на этом месте.

– Это понятно, – вздохнул мэр, – но ограда уже заказана. Думаю, можно только с двух сторон ее поставить, а в торцах кусты посадить. Если что, в обе стороны расширяться можно, чтобы памятник посередине остался.

– Вы уверены, что могилы в один ряд пойдут?

– Не дай Бог! – вырвалось у Цветкова, и он неумело перекрестился.

– И вы правы, и подполковник прав.

– Вы о чем? – испуганно переспросил мэр.

– Насчет креста и звезды, – Значит, мы правильно решили? Церковь это приветствует? Извините, благословляет? – исправился Цветков.

– Я не священнослужитель, – мягко ответил Холмогоров, – но должно стоять что-то одно – или крест, или звезда. Середины тут быть не может.

* * *

Никто, кроме Холмогорова, в похоронной круговерти не обратил внимания на фигурку женщины в черном на старой части кладбища. Женщина, вооружившись маленькой садовой лопаткой, сажала на свежем могильном холмике цветы.

Обычно это делают позже, когда выгорят и засохнут могильные венки, когда на холмике пробьется первая трава.

Что-то странное было в действиях женщины.

Иногда она вдруг вскакивала и начинала оглядываться по сторонам. Кому-то грозила пальцем, пару раз даже вышла за ограду и заглянула под кусты увядшей сирени. «Что она ищет? – подумал Холмогоров. – Ее что-то беспокоит».

Ему и в голову не могло прийти, что на кладбище рядом с ней резвился рыжий щенок, пушистый и счастливый. Песику было невдомек, что хозяйка занимается важным и серьезным делом.

Ему хотелось, чтобы все внимание было направлено лишь на него, и поэтому, стоило хозяйке отвлечься, щенок тут же подбегал, хватал лопатку и уносил ее. Тогда раздосадованная женщина бросалась за ним в погоню, ловила его, незлобно ругалась, иногда шлепала, но тут же гладила и просила прощения.

– Не мешай, Рыжий, вот брошу тебя здесь, тогда узнаешь.

Возможно, от голоса, которым хозяйка произносила эти слова, щенок пугался, прижимался к земле и начинал жалобно скулить.

– Ладно, ладно, ты же знаешь, что я тебя не брошу. Я пошутила, поедешь со мной, далеко-далеко, только веди себя, пожалуйста, прилично.

«Конечно, она уедет, – подумал Холмогоров, – что ей делать в Ельске, где у нее никого не осталось? Вернется к мужу и детям».

Он долго смотрел на женщину, украшавшую могилу отца. По той старательности,

с которой Алла Будаева ровняла землю, было видно, что Ельск она покидает надолго, если не навсегда.

– Вы надолго у нас? – поинтересовался мэр.

– Нет, скоро возвращаюсь в Москву, – не глядя на Цветкова, ответил Холмогоров, – должен подготовить отчет для патриархии.

– Мы хотели бы начать строительство храма пораньше.

– Есть дела, в которых не стоит спешить, – усмехнулся Холмогоров. – Я еще не определился с местом.

– Духовность народу нужна, – вздохнул градоначальник Ельска.

– Извините, но я не понимаю значение этого слова, – улыбка сошла с губ Андрея Алексеевича.

– Как же? Его и по радио услышать можно, и по телевизору, в газетах пишут, – недоумевал мэр.

– В жизни многое услышать можно, но в слове «духовность» нет конкретного смысла. Можно понять, что имеют в виду, когда говорят «вера», «порядочность», «совесть». Даже привычное слово «интеллигентность» уже расплывчато, ни к чему не обязывает.

– В общем-то, я имел в виду, что душа у человека быть должна, – замялся мэр.

– Душа у каждого человека есть, другое дело, какая она.

– Пойдемте, – спохватился Цветков, видя, что люди уже садятся в автобусы.

Холмогоров сдержанно кивнул:

– Благодарю.

Мэра подмывало спросить, почему это гость их города до сих пор не зашел к батюшке из областного центра. Обычно коллеги, даже будучи незнакомыми, всегда идут на контакт.

«Наверное, должность советника очень высокая, – решил мэр, – и простой священник для него мелкая сошка».

– Говорят, вчера в ресторане, – осторожно начал Цветков, – инцидент произошел.

– Было.

– Я бы, конечно, мог распорядиться наказать парней из бригады.

– Не надо, – Холмогоров говорил нейтрально, без всяких эмоций.

– Я тоже подумал, парни устали, обозлены…

– Вы лучше за кавказцами в городе присматривайте, – посоветовал Холмогоров.

– Мы их скоро всех отсюда к черту выгоним, – мэр спохватился, что помянул черта.

– Это вы зря.

– Да уж, вырвалось слово нечистое…

– Не насчет черта, а насчет кавказцев. Вы за ними присматривайте, чтобы драк в городе не было, чтобы никто никого не убил.

Мэр и Холмогоров оказались в одной машине.

Стол в Доме офицеров накрыли большой, но скромный, без всяких излишеств. Из напитков были водка, красное вино, «кока-кола» и минералка. Бутылки стояли кучками – по четыре.

На всякий случай еще пара ящиков водки, охлажденной, запотевшей, дожидалась в кладовке банкетного зала.

Цветков понимал, что все равно найдутся люди, которые напьются, но хотя бы внешнюю благопристойность следовало соблюсти. Пусть лучше пьют в зале, а не в подворотне.

Вновь зазвучали речи, пустые в своей выспренности. То, что говорили о погибших, в общем-то, можно было сказать о любом человеке.