Пророк
Шрифт:
Неожиданно для себя Свинарев обнаружил, что боеприпасы подходят к концу. В наличии оставалось три патрона. Он прекратил беспорядочную пальбу, ощупал один, протер его о штанину серых брюк, поцеловал холодноватый капсюль.
– Последний – себе, – и спрятал его поближе к сердцу, куда всегда прятал заначку, Кузьмич сдвинул бескозырку с затылка на лоб и сурово насупил брови.
– Последний парад наступает! – прохрипел он, прислонившись к бревенчатой стене.
Стреляли спецназовцы для острастки – в воздух одиночными. Это еще больше злило бывшего матроса крейсера «Заря Октября». Первый
Двое спецназовцев в касках и бронежилетах зашли со стороны двери и уже стояли, прижимаясь к стене бани. Один из них попробовал плечом выбить дверь, но в ответ услышал хохот.
– Врешь, не возьмешь! – и тут же громыхнул выстрел.
Один из сержантов сообразил, что можно сделать, и зашептал на ухо товарищу:
– Ты, Вася, стой, следи за дверью. Чуть что – вали прикладом в подрыльник. Я подползу к окошку, как только он снова высунет ствол, вырву ружье.
– Колян, смотри, осторожно.
– Не дурак, поберегусь, – Колян стал на четвереньки и пополз по бетонной отмостке, на совесть сработанной Кузьмичом.
Колян сидел под маленьким окошком, подняв над собой руку в перчатке с обрезанными пальцами и, не моргая, смотрел вверх, боясь пропустить момент, когда «террорист» высунет ствол.
Знаками он показывал напарнику, чтобы тот спровоцировал Свинарева на действия. Тот наконец сообразил. Выдернул подпорку из-под яблони и швырнул ее в серебрившийся под лунным светом парник. Пленка прорвалась и зашелестела на ветру.
Свинарев прервал пение, отодвинул лавку и попытался рассмотреть сквозь стекло, что делается снаружи. Но, во-первых, стекло покрывал толстый слой пыли, а во-вторых, пьяный взор Кузьмина мало что мог различить. «Ах так, суки, вы теперь и с этой стороны подобрались?» – подумал он и на цыпочках двинулся к уже пристрелянному оконцу, держа ружье перед собой.
С первого раза стволы в оконце не попали, глухо ударившись в бревно стены. Колян напрягся.
Но, несмотря на приготовления, стволы все равно появились неожиданно для него и тут же нервно заходили из стороны в сторону. Колян вскочил и вцепился в стволы мертвой хваткой.
Оба курка сработали одновременно. Дробь изрешетила спецназовцу ладонь, средний палец повис на лоскуте кожи. Колян, прижимая руку к животу, отполз за угол бани, к той стене, в которой не было ни одного окна, и только тогда разразился матом.
– Колян, зацепило тебя? – его напарник боялся высунуть голову из-за угла.
– Подстрелил.
Свинарев наконец ощутил, что происходит неладное. Он уже не казался себе героем. Если до этого стрельба была для него чем-то вроде игры, то прочувствованный мат Коляна привел его в чувство. Он сполз на пол и положил дымящееся ружье на колени. На срезе стволов виднелась кровь.
Кузьмич похлопал себя по карманам;
– Патроны кончились… – констатировал он.
Но так уж устроен русский человек – всегда уповает на чудо: знает, что деньги пропиты, все равно хлопает по карманам, знает, что вчера выжрал всю водку,
– Последний, – трагически сам себе сообщил Кузьмич, вставляя картонный цилиндрик в переломанный ствол.
– Я ему сейчас гранату в окно брошу, – прорычал Колян, ощупывая пустые карманы жилета.
Слово «граната» дошло до сознания Свинарева. Он представил себе, как в маленькое окошечко влетает тяжелая рифленая граната и, нагло прыгая по доскам пола, исчезает в темном углу, чтобы через мгновение ослепить его прощальным сполохом. Жаль Кузьмичу стало, но не себя, а новенькую, крепенькую, как белый гриб, баньку.
– Не дождетесь! – прошептал он. – Во всем чернозадые виноваты, но моих девок испортить я им не дал, – и скупая слеза покатилась по небритой щеке.
Смахивать ее Свинарев не стал. Он слышал неподалеку от бани возню, хруст сучьев. Его окружали. Гранат со слезоточивым газом у спецназовцев при себе не оказалось. Конечно, в часть уже послали машину, но все понимали, что гранаты быстро не привезут. Пока склад откроют, пока то да се…
К осажденной бане прибыли начальник местной милиции и мэр Цветков. Они расходились во мнении о том, что следует предпринять. Начальник милиции настаивал на штурме, а мэр, как человек более практичный, считал, что можно и подождать:
– Свинарев протрезвеет и сдастся.
– А если он прихватил с собой бутылку водки? – резонно заметил подполковник.
– В этом случае он окончательно напьется и обрубится, тогда его можно будет взять без лишней стрельбы.
В споре победил начальник милиции, скооперировавшийся с подполковником Кабановым. Военные напомнили Цветкову, что они гражданским властям напрямую не подчиняются, а ситуация сложилась нештатная, и они обязаны держать ее под контролем. Напирали они почему-то на последнюю формулировку – «держать под контролем», хотя, спроси у любого из присутствующих, что именно она означает, никто бы не ответил.
– Ну и держите, – в сердцах воскликнул Цветков.
Подполковник Кабанов важно произнес:
– У него боеприпасы кончились.
«Какие, на хрен, боеприпасы? Они все на войне помешались», – подумал Цветков. Он подошел к офицеру милиции, властно завладел мегафоном и вспомнил, как в девяносто первом году не побоялся выйти к бастовавшим работягам, требовавшим зарплаты и сигарет. Точно так же, как и тогда, он нажал на курок мегафона и, хрюкнув, сказал:
– Раз, два, раз, два. Три, пятнадцать, – его голос разнесся по ночной улице. – Тимофей Кузьмич, надеюсь, ты меня слышишь? Это говорит Цветков, глава городской исполнительной власти.
– Пошел ты! – раздался голос Свинарева.
– Тимофей Кузьмич, ты не понял, я – мэр города.
– И ты, ворюга, с ними? – рявкнул в амбразуру Кузьмич.
Ружье он уже не высовывал.
– Ты ранил спецназовца. Сдавайся, положи оружие и выходи с поднятыми руками!
В этот момент спецназовцы, посланные подполковником Кабановым, принялись вышибать дверь в предбанник. Кузьмич сбросил стоптанную туфлю, пошевелил толстыми пальцами на ноге, пока большой с поломанным ногтем палец не вылез в дырку носка. Упер стволы в подборедок, затем передумал и сунул их в рот.