Пророки и поэты

Гарин Игорь Иванович

Это же надо - трагическое у Шекспира как стадия в живой смене общественных форм... "Гамлет", "Лир" - как "стадия в смене"...

Это же надо до такого додуматься - "от всех трагедий Шекспира веет бодростью, мужественным призывом к борьбе, хотя бы эта борьба и не всегда сулила успех"...

Калибанизируя Шекспира до собственного уровня, наши отрицали не только его экзистенциализм, но его религиозность: "безрелигиозность его свободомыслия", "тезис о пуританской позиции Шекспира в последний период его жизни не

более убедителен, чем доказательства англиканской или католической веры драматурга".

Запад пытался идти к Шекспиру, постичь его, "передовое шекспироведение" не скрывало намерений заставить Шекспира идти к нам: "Почему современный театр всегда должен идти к Шекспиру, пусть и Шекспир к нему подойдет!"

Господство "поддельных идей" и "поддельных людей" превращает в подделку самое жизнь. Для лировского Эдмунда все люди - "они", орудия его интересов. "Он фальсифицирует все, на чем стоит человеческий мир в целом, его общественные формы, гражданский долг, патриотизм и т. д.". Будто о наших...

Нет большей противоположности, чем шекспировская и горьковская культуры. В огромной, без малого тысячестраничной томине "Шекспир и русская культура" наши нудно высасывали из пальца "органические" связи с антиподом. Почему антиподом? Потому что шекспировское искусство - минимально идеологизировано, минимально утопично, минимально дидактично, у наших же, по долгу службы, на первом плане были "инженерия человеческих душ", "исторический оптимизм", "воспитание человека новой формации", "пасьба народов"... Шекспир приучал англичан к суровой правде жизни, наши пасли народы... Потому и травили Гоголя, Николая Успенского, Достоевского, Булгакова, что те не желали участвовать в оболванивании масс, развращаемых двойной ложью - правительственной сверху и писательской снизу. Нас, видите ли, щадили. Рабов щадили, именуя самыми свободными людьми на земле. Пьяниц щадили, заливая им глотки водкой и ложью. Забитых и невежественных щадили, забивая им головы "передовизной рабочего класса". Недоучек щадили, вбивая в незрелые мозги мессианство и передовизну.

Шовинизм свойствен всем культурам - не минул его и Шекспир. Но среди причин наших сегодняшних бедствий на первые места выступают культивирование "всемирности", "всечеловечности", исторического оптимизма, лжегуманизма, "типичности" исключений, возвеличивание голытьбы, идеализации жизни и человека - грубо говоря, наглая ложь интеллигенции ("Нечто о вранье") своему народу. Всем этим мы и отличаемся от нашего антипода Шекспира, говорящего народу всю правду о нем и тем самым приучающего его к трезвости и стойкости в мире.

ВРЕМЯ

Не хвастай, время, властью надо мной.

Шекспир

Я знаю: время

Рассудит всех. Конец венчает дело.

Шекспир

... жизнь - игрушка

Для Времени, а Время - страж вселенной...

Шекспир

Как и сам Шекспир, шекспировское время многолико, многомерно, многозначно, амбивалентно. Время

как выбор, деятельность, активность, ценность, свобода, недуг, воля, власть, горе, возмездие, страж, обидчик, судья...

Ваш обидчик - Время, не король...

Ход времени - роковой, трагический, торжественный, смутный, непостижимый, мистический. Время завистливое, вывихнутое, смердящее, всеобесценивающее и всепожирающее, hideous, ragged, bloody, tyrant, devouring, slittish, cruel, injurious, fell, etc.

Make war upon this bloody tyrant Time

Devouring Time, swift-footed Time, old Time.

Забываются легко

Былая доблесть, красота, отвага,

Высокое происхожденье, сила,

Любовь и дружба, доброта и нежность.

Все очернит завистливое время...

У шекспировского времени есть начало, конец, дно: "мелко прозондировали дно времени". Вообще вряд ли найдутся свойства времени, не подмеченные Шекспиром.

Многозначность слова "время" позволяет перейти к другому образу

время как весь строй жизни. Король растратил свое время, и оно

отплатило ему за это, растратив, опустошив его. Потом возникаем мысль

о счете времени, о часах, отмеряющих его и, наконец, о колоколе, не

только возвещающем о времени, но и о конце его. Вот эта сложная цепь

образов:

Я долго время проводил без пользы.

Зато и время провело меня.

Часы растратив, стал я сам часами:

Минуты-мысли; ход их мерят вздохи;

Счет времени - на циферблате глаз,

Где указующая стрелка-палец,

Который наземь смахивает слезы;

Бой, говорящий об истекшем часе,

Стенанья, ударяющие в сердце,

Как в колокол. Так вздохи и стенанья

Ведут мой счет минутам и часам...

Время и пространство Шекспира экстенсивны - они выходят за пределы действия, обладают свойством "поперечного расширения", разветвления, искривления, они соответствуют не Ньютону, а Лобачевскому, Гильберту, Эйнштейну.

Время в трагедиях Шекспира приобрело добавочные измерения. Каждый

персонаж и все отношения у Шекспира многомерны во времени. Они

означают одно на сегодня, и они же означают иное, если удлинить

временную перспективу и выйти за черту настоящего. На сегодня

господствует Яго. Он в трагедии всегда на виду, у него инициатива и

победа. Но такие фигуры, как Отелло, Дездемона, со всей их стихией,

прорывают настоящее, - они обогащают трагедию будущим. И это вносит

другой свет и перемену в смысл персонажей и событий.

Время в трагической поэтике Шекспира то сжимается, то

расширяется: то перед зрителем ограниченный сегодняшний день, то

глубина прошлого и будущего, - еще предстоит исследовать это глубокое

время в трагедиях Шекспира, явленное в них совместно с трехмерным

пространством. Ясно, что разрушение в трагедиях Шекспира плоского

времени, плоского настоящего связано с колеблющейся, многообразной

оценкой Шекспиром борющихся сил, с относительной оценкой тех развязок,