Пророки и поэты

Гарин Игорь Иванович

Сам Шекспир не остался сторонним наблюдателем. В "Как вам это понравится" Жак - все тот же Бен Джонсон, страждущий излечить мир от пороков пилюлями правды:

Всю правду говорить - и постепенно

Прочищу я желудок грязный мира,

Пусть лишь мое лекарство он глотает.

Пикировки сторон в войне театров не делали участников врагами, как это произошло с нынешними "инженерами человеческих душ". Молодые люди оттачивали зубы, создавая атмосферу конкуренции и интеллектуального бурления, идущего на пользу поэзии и

театру. Нам бы такие войны...

Показательны свидетельства современников об отношениях Шекспира и Бена Джонсона, характеризующие величие и значимость двух драматургов Альбиона.

Много раз происходили поединки в остроумии между ним [Шекспиром]

и Беном Джонсоном, один был подобен большому испанскому галеону, а

другой - английскому военному кораблю; Джонсон походил на первый,

превосходя объемом своей учености, но был вместе с тем громоздким и

неповоротливым в ходу. Шекспир же, подобно английскому военному

кораблю, был поменьше размером, но зато более легок в плавании, не

зависел от прилива и отлива, умел приноравливаться и использовать

любой ветер, - иначе говоря, был остроумен и находчив.

Собиратель артистических анекдотов Джозеф Спенс в начале XVIII века писал:

Широко распространилось мнение, что Бен Джонсон и Шекспир

враждовали друг с другом. Беттертон часто доказывал мне, что ничего

подобного не было и что такое предположение было основано на

существовании двух партий, которые при их жизни пытались

соответственно возвысить одного и принизить характер другого.

Споры в "Сирене" - при всей их остроте и горячности - были жаркими дискуссиями близких по духу людей, а не идущими сегодня сварами "учителей человечества" и "наставников душ", эти души коверкающими.

По-видимому, сборища прекратились около 1612-1613 годов. Шекспир

к тому времени вернулся на постоянное жительство в Стратфорд. Бомонт

женился. Обстоятельства сложились так, что и другие перестали посещать

"Сирену". Но теплая память об этих встречах сохранилась у их

участников. Через года два-три после того, как писатели перестали

бывать в "Сирене", Бомонт написал стихотворное послание Бену Джонсону,

и в нем он с удовольствием вспоминал о том, как они спорили и шутили

во время встреч:

...что мы видали

В "Русалке"! Помнишь, там слова бывали

Проворны так, таким огнем полны,

Как будто кем они порождены

Весь ум свой вкладывает в эту шутку,

Чтоб жить в дальнейшем тускло, без рассудка

Всю жизнь; нашвыривали мы ума

Там столько, чтобы город жил дарма

Три дня, да и любому идиоту

Хватило б на транжиренье без счета,

Но и когда весь выходил запас,

Там воздух оставался после нас

Таким, что в нем даже для двух компаний

Глупцов ума достало б при желаньи.

Бен Джонсон умело потрафлял вкусам двора и плебса:

он писал изящные пьесы-маски, обставляемые великолепными декорациями, и одновременно едкие и язвительные сатиры, восторженно воспринимаемые публикой. Рассудочность и утилитарность были свойственны как самому Бену, так и его пьесам. Это помогло ему устоять в эпоху Просвещения, когда "пал" Шекспир.

Об отношениях Шекспира с Джонсоном красноречивее всех перепалок свидетельствуют два факта: желание уходящего на покой мэтра "заполучить" Бена для своей труппы и хеминговское издание произведений in folio Уильяма Шекспира, открываемое поэмой Бена "Памяти любимого мною Уильяма Шекспира и о том, что он оставил нам".

Ликуй, Британия! Ты можешь гордиться тем, кому все театры Европы

должны воздать честь. Он принадлежит не только своему веку, но всем

временам!

Бен Джонсон писал, что Шекспир превзошел своих предшественников, "затмил нашего Лили, смелого Кида и мощный стих Марло".

Я оживил бы их, чтобы они услышали, как сотрясается театр, когда

ты [Шекспир] ступаешь на котурнах трагедии, или убедились в том, что

ты единственный среди них способен ходить в сандалиях комедии и стоишь

выше сравнения с тем, что гордая Греция и надменный Рим оставили нам,

и выше того, что возникло из их пепла.

Надо знать характер ниспровергателя и хулителя Бена, не терпящего конкурентов, дабы понять эту его оценку собрата по перу, еще не ставшего тем ШЕКСПИРОМ, которого мы знаем сегодня. Оба они обладали назависимым умом, оба были "не сахар". Тем выше цена дружбы двух столь несхожих великих художников величайшей из эпох.

Драйден:

Сравнивая его [Джонсона] с Шекспиром, я вынужден признать первого

наиболее правильным поэтом, а Шекспира - более великим умом. Шекспир

был нашим Гомером, или отцом драматических поэтов; Джонсон - наш

Вергилий, образец тщательности письма; им я восхищаюсь, Шекспира я

люблю.

ДЖОН ДОНН

Что до меня (я есть иль нет, не знаю!),

Судьба (коли такая штука есть!)

Твердит, что бунт напрасно поднимаю,

Что лучшей доли мне и не обресть.

Донн

Англия елизаветинской эпохи - не только Марло, Шекспир или Бен Джонсон, но расцвет поэтического искусства - от Сидни и Спенсера до Донна и Драйдена. Крупнейшим поэтом XVI века был Эдмунд Спенсер. Окончив Кембридж, он жил при дворе фаворита королевы графа Лейстера, где познакомился с другим видным поэтом Филиппом Сидни. Спенсер и Сидни стали первопроходцами профессиональной лирики, глубокомыслие и изощренная фантазия которой, воплощенные в мастерские стихи, открыли новые пути сонетной поэзии. Предвосхищая поэтику Новалиса и Вакенродера, Спенсер и Сидни "предлагали эмиграцию из мира действительности в мир фантастики и снов". К концу XVI века английские авторы опубликовали более 2000 сонетов и стихотворных циклов.