Пророки
Шрифт:
– Я ведь тебя возненавижу, – шепнула она, давая волю слезам.
– Знаю, – тихо сказал Уилл.
Джерихо заглянул в кабинет. Он был взволнован.
– Уилл! Ты должен это видеть.
Перед крыльцом музея собрались представители прессы, держа наготове блокноты и фотоаппараты. Они выглядели усталыми и недовольными, жаждущими новой кровавой истории. Манхэттенский маньяк оказался хорошим бизнесом – не хотелось так просто от него отказываться. Впереди всей ватаги стоял Ти-эс Вудхауз.
– Я с ними разберусь. – Дядя Уилл вышел на крыльцо, и репортеры
– Мистер Фицджеральд! Эй, Фитц! – Репортеры заголосили разом, пытаясь перекричать друг друга.
– Вы уже оправились после ареста?
– Да, профессор, почему вас загребли в участок? Вы тоже кого-то убили?
– Что еще вы можете рассказать о Манхэттенском маньяке?
– Правда ли, что в убийствах участвовали сверхъестественные силы? Какая-то старинная магия? – встрял Вудхауз.
Уилл выставил руки вперед, призывая их к молчанию. Его улыбка была больше похожа на гримасу.
– Давайте оставим все сверхъестественное для музея.
– Правда ли, что убийца был призраком? – настаивал Вудхауз. – Такой слух ходит в народе, профессор.
– Полиция сделала заявление. У вас уже есть версия этой истории, леди и джентльмены. Боюсь, мне больше нечего добавить. Желаю вам приятного вечера.
Вудхауз повернулся к Эви:
– Мисс О’Нил! Уж вам-то есть, что добавить?
– Эви, пойдем внутрь. Здесь холодно, – скомандовал Уилл.
Эви стояла на ступенях, чувствуя себя маленькой и незаметной. Она забыла пальто внутри, и пронизывающий октябрьский ветер пробирал ее до самых костей. Уилл хотел, чтобы она покорно зашла внутрь и позволила отправить себя в Огайо, где родители продолжат командовать ею и будут также просить зайти внутрь. Она уже устала от того, что это поколение, плохо справлявшееся с собственными проблемами, указывало ей, что делать. Они кормили собственных детей откровенной ложью: будь верен Богу и стране, люби родителей, все должно быть честно. А потом они отправляли молодых парней, таких же, как ее брат, во чрево молоха войны, убивавшего, отравлявшего и разрушавшего все, до чего можно было добраться. Но они упорно продолжали лгать, ожидая, что она начнет повторять их слова и подыгрывать. Она больше не станет этого делать. Теперь она знала, что принципы этого мира были далеки от честности и справедливости. Все монстры были реальны.
– Я расскажу вам, что было на самом деле. – Ее глаза сверкнули сталью.
– Эви, не надо, – предупредил Уилл, но репортеры уже повернулись к ней, обратили на нее внимание. Мужчина в мягкой фетровой шляпе сфотографировал ее, на мгновение ослепив вспышкой.
– Как вас зовут, милая?
– Евангелина О’Нил, но друзья зовут меня Эви. Особенно когда забирают из участка.
Репортеры засмеялись.
– А мне она нравится. Живенькая такая, – заметил один из журналистов. – И приударить за такой красоткой не стыдно.
– Да, это ты в точку, – пробормотал Вудхауз.
– Мисс О’Нил! Джон
– Патрисия Рэйди из издательства «Херст», мисс О’Нил. Девушки должны держаться вместе, как считаете?
– Куколка! Посмотри сюда, на меня! Улыбку! Умничка!
Они принялись выпрашивать у нее историю с криками «Мисс О’Нил, Мисс О’Нил!». Ее имя повторяют на Манхэттене, в центре мира.
– Кому из нас вы можете обещать эксклюзив? – крикнул кто-то из репортеров.
– Это зависит от того, у кого из вас есть джин, – ответила Эви, и толпа взревела довольным смехом.
Вудхауз слегка сдвинул шляпу назад и подошел к ней.
– Твой старый приятель Вудхауз из «Дэйли Ньюс». Ты ведь не в обиде на меня, правда? Ты же знаешь, что я всегда берегу для тебя тепленькое местечко, Царица Савская. Мой карандаш остер – почти так же, как твой язык. Как насчет того, чтобы сотрудничать с нами, милая?
Эви оглянулась назад, на Уилла и Джерихо. За их спинами безмолвно возвышался музей. Вокруг сотнями золотых огней сиял город.
– Мисс О’Нил. Эви? – Вудхауз коснулся карандашом блокнота, готовый писать.
– Дядя не был до конца с вами откровенен. Особые силы – сверхъестественные силы – были привлечены для того, чтобы покончить с делом Манхэттенского маньяка. Мои силы.
Репортеры принялись болтать все разом, раздались удивленные восклицания.
Эви подняла руки.
– Поскольку мы все в Нью-Йорке и не жалуемся на дремучесть и отсталость, вы наверняка пожелаете увидеть все своими глазами. Вы сможете принести пользу наконец, мистер Вудхауз.
Репортеры засмеялись, а парень нагнулся в угодливом поклоне:
– Твое желание – закон для меня.
– Прекрасно. Не мог бы ты вручить мне что-нибудь из твоих вещей? Перчатку, часы – что угодно сгодится.
– Ее больше всего устроил бы твой бумажник, – подколол один из репортеров.
– Главное, чтобы не сердце, Томас, – заметил другой.
– Разве вы не знаете? Я же журналист. У меня нет сердца, – парировал Вудхауз.
Эви протянула руку:
– Любую вещь.
Он положил в ее ладонь свой носовой платок из нагрудного кармана, задержав ее пальцы в своих чуть дольше, чем нужно. Сначала ничего не появилось, и Эви почувствовала легкую панику. Потом закрыла глаза и сконцентрировалась. И наконец ее пухлые губки изогнулись в ликующей улыбке.
– Мистер Вудхауз. Вы живете в Бронксе, на улочке рядом с кондитерской под названием «Печенье Холли». Вы должны знакомому букмекеру пятьдесят долларов за поединок Мартина и Бернса. Думаю, лучше заплатить – он не производит впечатления терпеливого человека.
Вудхауз нахмурился:
– Это может узнать кто угодно.
– И семнадцатилетняя девушка тоже? – возмутился кто-то в толпе.
Эви поднапряглась, и платок выдал ей самые глубинные секреты. Она приблизилась к Вудхаузу и прошептала их ему на ухо. Его выражение сменилось сначала на изумленное, потом – на понимающее.