Пророки
Шрифт:
Она изо всех сил старалась изобразить негодование, будто каждый день буквально переступала через трупы и не понимала, чего в этом страшного. Дядя Уилл попытался возразить, но детектив Маллой равнодушно пожал плечами:
– Если она обещает не упасть в обморок, то мне в общем-то все равно. Но это не веселый книжный детективчик, мисс О’Нил. Я вас предупредил.
На пирсе уже собралась толпа зевак. Их пытались разогнать полицейские в синей униформе. На конце мола стальными тросами были пришвартованы три устричные
– Тело находится там, – сказал Маллой. – Ее нашел один рыбак. Тело бросили здесь позавчера или около того, как мы можем судить, и присыпали раковинами, поэтому раньше его никто не обнаружил. Фитц, ты в порядке?
Дядя Уилл побелел как мел.
– Я ненавижу запах рыбы.
– Держись. Обещаю, картинка заставит тебя позабыть о любой рыбе. На теле живого места нет. – Маллой покосился на Эви, но она решила не развлекать его своими эмоциями и никак не реагировала. – Похоже еще, что здесь замешана какая-то мумба-юмба, поэтому я и позвал тебя. Честное слово, Фитц, я еще ничего подобного не видел.
Маллой повел их к свалке устричных раковин, ярко-розовой в лучах вечернего солнца. Полицейский фотограф уже поставил свою треногу. Сработала вспышка, на мгновение ослепив Эви. В воздухе взвилось облачко магнезии, на языке почувствовался резкий привкус. Когда они подошли ближе, Эви ударила в нос вонь рыбы, мочи и разлагавшейся плоти. К горлу подкатил комок, и внутри все перевернулось. Она предусмотрительно стала дышать через рот. Вокруг роями кружились помойные мухи, и Эви стала отгонять их от своего лица.
– Дальше точно идти не стоит, мисс, – сказал Маллой, и было совершенно очевидно, что это приказ. Он кивнул Джерихо, что на непроизносимой системе мужских условных знаков означало «останься с ней», и это еще больше разозлило Эви.
Детектив Маллой подвел Уилла к куче устриц с противоположной стороны, и Эви увидела, что дядя побледнел еще сильнее и рефлекторно поднес ладонь ко рту, сдерживая рвотный позыв. Он на секунду отвернулся, чтобы отдышаться, и Эви поняла, что не может упустить свой шанс.
– Дядя, ты в порядке? – Она бросилась к нему.
– Эви… – начал он, но уже было поздно. Она повернулась к устричной куче.
Ощущение, как будто из тебя вышибают дух, Эви испытала только раз в своей жизни – когда пришла злополучная телеграмма. Она даже не сразу поняла, что вот эта бесформенная, распростертая на прогнившем дереве фигура принадлежит человеку. Поэтому она стала разглядывать ее по частям. Туфля, наполовину слетевшая с ноги. Изорванные грязные чулки на почерневших, раздувшихся лодыжках. Платье повисло клочьями, тело покрывала россыпь синяков. Веки обвисли над пустыми глазницами.
Глаза. Маньяк выколол ее глаза.
У Эви резко закружилась голова, словно по ней с силой ударили дубиной, как по карнавальному колоколу. Она сжала кулаки и впилась ногтями в кожу, чтобы не потерять сознание.
Девушка
Какой-то полицейский предложил Уиллу нюхательные соли, и он стоял, покачиваясь и пытаясь собраться с мыслями. Эви не двинулась ни на сантиметр. В квартире все это звучало интересно и захватывающе: настоящая сцена убийства, интересная тема для разговора, возможность похвалиться перед подружками. Но, глядя на распростертое перед ней тело, Эви поняла, что вряд ли захочет когда-нибудь об этом рассказывать. Она вообще хотела бы никогда не видеть ничего подобного. Одинокая слеза скатилась к ее подбородку. Она быстро вытерла ее и стала разглядывать свои новые ботинки.
– Ее убили около недели назад, – начал рассказывать Маллой. Эви казалось, будто он говорит через какую-то трубу. – В кармане нашли дневник с именем и адресом. Рута Бадовски из Бруклина. Девятнадцать лет. Семье уже сообщили. Чуть больше недели назад Рута участвовала в одном из этих сумасшедших танцевальных марафонов со своим парнем, Яцеком Ковальски. Мы его задержали и допросили – ничего. Он уснул на крыльце ночлежки, а утром пошел на работу на кирпичный завод. Его босс это подтвердил.
Эви украдкой посмотрела на изуродованное лицо девушки. Девятнадцать. Всего на два года старше, чем Эви. Она ходила на танцы. А теперь лежит здесь, изломанная и мертвая.
– Я хотел, чтобы ты взглянул вот на это. – Маллой распахнул платье девушки. На ее груди, над заношенным лифчиком, стояло большое клеймо: пятиконечная звезда в окружении змеи, поедающей собственный хвост. – Что это, Фитц, какой-то символ вуду?
– Никакого отношения к вуду это не имеет. И вудон – это просто западноафриканский и карибский спиритуализм, основанный на натурфилософии, – нетерпеливо, как школьникам, объяснил Уилл.
Маллой развел руками, словно извиняясь.
– Ладно, ладно! Не сердись, Фитц. Тогда что это на самом деле?
Уилл присел на корточки, разглядывая клеймо поближе. Эви не понимала, как он смог это сделать, не закричав и не упав в обморок.
– Это пентаграмма, символ вселенной, – объяснил Уилл. – Она используется во множестве религий и орденов – у язычников, гностиков, в восточных религиях, у древних христиан, у франкмасонов. Печать Соломона – один из известнейших подобных символов. Обычно используется для защиты.
– Жертву, видимо, она не очень-то защитила, – заметил Маллой.
Дядя Уилл обошел тело кругом.