Прорыв под Сталинградом
Шрифт:
Русские наступали с запада, и измотанной дивизии пришлось защищать даже тылы. Массированная бомбежка и артналеты довершили дело, разбив последние остатки армии. И в какой-то момент все поняли: игра окончена…
Генерал фон Герман достал лучшую свою форму, прикрепил к ней награды и Рыцарский крест, который здесь, в Сталинграде решил надеть впервые. Всегда и во всем предельно корректный, он повернул орден другой стороной. С изнанки был только выгравирован год 1813, никакой свастики. Потом генерал пригласил дивизионного пастора. Вручил ему перстень с печаткой и письмо жене. Деловито и немногословно, с таким видом,
– Передайте моей жене, что я старался следовать предназначенному пути по совести, как подобает честному солдату и христианину. О том уже сложены строки: “Кто небесами правит, кто воздухом и ветрами вершит” [58] … Оставайтесь с ранеными и ничего не бойтесь.
По-будничному простился он с оперативным штабом и ушел, оставив на столе листок бумаги. Это была последняя директива сверху: “Нет ничего постыдного в том, чтобы сдаться в плен. Нет ничего постыдного в том, чтобы направить оружие против самого себя. Нет ничего постыдного в том, чтобы вырваться из окружения”. Поверх директивы рукой генерала, крупно и размашисто, чернели следующие слова: “Нет ничего постыдного в том, чтобы думать о долге и чести!”
58
“Кто небесами правит, кто воздухом и ветрами вершит” — строка из известного хорала “Предай свое хожденье” (1653) лютеранского теолога Пауля Герхардта (1607–1676).
Генерал фон Герман направился к западному рубежу, за ним следовал только денщик с двумя карабинами. Навстречу им лился поток отступавших солдат.
Это был распад. Генерал даже не пытался никого остановить. Пусть бегут, спасаются, если могут. А ему надо расплатиться еще по одному счету – с самим собой. Прочее его не касалось.
С железнодорожной насыпи доносилась стрельба и астматическое тарахтение пулемета. Земля вокруг была изувечена воронками от гранат и артиллерийских снарядов. У дороги стоял низенький широкоплечий генерал, командовавший соседней дивизией. Он отчаянно размахивал руками и, надрывая горло, пытался развернуть хлынувших назад людей. Голос его сипел.
– Что вы тут делаете? – спросил его фон Герман. – Пойдемте со мной!
Маленький генерал снял меховую шапку и вытер с лысой головы капли пота.
– Куда? – удивился он.
Фон Герман не отвечал. Просто шел молча дальше. И тогда тот, другой, понял. С оружием на передний рубеж… верно, куда же еще! Стать для солдат ярким примером! Неглупо, очень даже неглупо, хоть и рискованно. Но возымеет ли это успех? Любопытство перевесило, и низенький генерал последовал за фон Германом. Он осторожно заполз на насыпь. На большом расстоянии друг от друга там лежали по одиночке солдаты и офицеры и стреляли без роздыха. На них шли русские, беспечно, выпрямившись в полный рост, – обычная в последние дни картина.
– Браво, ребята! – закричал низенький генерал. – Задайте им!
Он взмахнул рукой. Просвистевшая рядом пуля заставила его пригнуться. Он, уже с большей осторожностью, стал высматривать своего спутника. И когда увидел генерала фон Германа, сердце его зашлось: тот высился глыбой посреди насыпи – карабин на изготовку, как во время облавы на охоте. И стрелял, стрелял без остановки. За ним лежал денщик и подавал заряженное оружие.
– Вы в своем уме? – закричал низенький генерал. – Ложитесь немедленно! Вам же пулю
Но его призывы оставались неуслышанными. С ужасом генерал понял – дело серьезное, и совершенно потрясенный, уткнулся головой в снег, чтобы ничего не видеть.
Генерал фон Герман стоял и стрелял. Прошла, наверное, целая вечность. Смерть как будто над ним куражилась. И вдруг он упал, словно подвернулся под невидимую руку, упал, как свечка, без единого звука, и покатился вниз по насыпи…
При осмотре тела аккурат посередине лба нашли отверстие, куда вошла пуля.
– Герой, – всхлипнул низенький генерал. Тот факт, что с генералом произошло то же, что с сотнями тысяч солдат происходило как нечто само собой разумеющееся, потряс его необычайно. – Герой, – воскликнул он в сердцах, совершенно опьяненный волнением, в то время как денщик, не говоря ни слова, закрывал командиру глаза. – Герой Сталинграда!
И наверное, только мраморноликий покойник, лежавший теперь на спине, знал, что подобное геройство рождено от глубочайшей безысходности разбитого сердца, ни больше ни меньше.
Как-то утром в блиндаже капитана Айхерта появился молодой офицер в шинели и меховой шапке, с перекинутым через плечо автоматом. Он пришел за лейтенантом Бонте. Назвался сыном генерала, командовавшего пехотной дивизией в южной части Сталинграда. Его спросили об отце. Тот пожал плечами, лицо его оставалось непроницаемым.
– Я не знаю… Вчера он простился со мной, – сказал молодой человек. – Наверное, сейчас уже мертв.
– Мертв?
– Да, или застрелился, или принял яд. Мне неизвестно. Половина штаба покончила с собой: полковые командиры, старший врач… Другие хотят прорываться через кольцо. Что в нашем положении еще остается.
– А как же дивизия?
– Она еще сражается, по крайней мере отдельные ее части. Я не знаю. По-видимому, там полный хаос.
Между тем капитан Гедиг тоже уложил вещи.
– Неужто и вы надумали уйти? – испугался Бройер. – Это ведь чистое безумие!
– Я должен, Бройер! Я должен что-то сделать! Не по мне это: сидеть и ждать. Это невыносимо. И еще… У меня там девушка, и она ждет. Кто знает, может, удача нам улыбнется.
– Вся Германия ждет нас. Но так мы ее никогда не увидим!
– Бройер, чему быть, того не миновать! Бывайте здоровы и ни пуха!
Капитана словно подменили. Он жаждал действий, в глазах горел мальчишеский задор. Он кое-что знал. Незадолго до смерти Энгельхард доверил ему один секрет. От генерала Губе поступила радиограмма, содержание которой потихоньку просочилось и стало известно избранным штабистам. Радиограмма гласила: битва за Сталинград проиграна. Группы, которым удастся вырваться из окружения, должны лечь на землю, образовав из тел опознавательные знаки; их будут снабжать довольствием по воздуху. Так вот в чем заключалась помощь Гитлера сталинградской армии! Поверив этим обещаниям, капитан пустился в путь – триста километров по русской зиме.
Когда три офицера подошли к Айхерту попрощаться, тот вдруг вскочил.
– Черт подери! Парни, я с вами! – закричал он. – Авось получится! Ну, а если не получится, тоже не беда – терять-то нам нечего. По крайней мере конец, достойный солдата… Начфин, подкинь-ка нам чуток из твоих банок, недели на две!
– Браво, господин капитан! – закричал Бонте. – Наконец-то вместе! Плечом к плечу… Если дело не выгорит, хоть посмеемся от души!
– Двигайся я порасторопнее, – прокряхтел Шмид, – непременно пошел бы с вами, так точно!