Прощальное эхо
Шрифт:
Прилюдно и демонстративно разбить о пол тарелку Оксана Плетнева позволила себе только раз: лет десять назад. Тогда еще она вместе с родителями жила в двухкомнатной квартирке на улице Рогова, недалеко от «Щукинской». Квартирка была ничего, не «хрущоба», и даже санузел раздельный. Вот только соседи сверху постоянно ругались, скандалили да еще и забывали закрывать краны, поэтому потолок на кухне неумолимо промокал, покрывался серо-бурыми пятнами и отставшими лохмотьями побелки. В тот вечер они сидели за столом втроем и ужинали картошкой с котлетами по-киевски и какими-то замысловатыми салатами. Ужин планировался праздничный, но праздника не получилось, и мама вот уже десять минут старательно беседовала на
— Люся, хватит уже разговаривать, будто в доме покойник. — Он выпрямился и прокашлялся. — Что, собственно, произошло? Ну не победила она на этом несчастном конкурсе. И что из этого? Ты сама говорила, что там заранее все куплено, и в жюри уже все решено… Да и подумаешь, какое событие — конкурс красоты! Прямо выставка достижений народного хозяйства, просмотр лошадок на выгоне, правда, Оксанка?
Наверное, отец просто хотел пошутить, развеселить и ее, и мать. Но глухая, непонятная злоба, возникшая из ниоткуда, вдруг разлилась в груди Оксаны, стеснила дыхание, сдавила горло. Она молча встала, взяла двумя пальцами за краешек тарелку с остатками картофельного пюре и с силой швырнула ее на пол. Тарелка успела пару раз крутануться в воздухе, а потом, стукнувшись о польский облезлый табурет, раскололась на две половинки, испачкав картошкой дверцу холодильника и домашние папины брюки.
— Это что еще такое… — начал было отец, но Оксана, взмахнув рукой, уже выскочила из кухни. В своей комнате она немедленно закрылась на защелку и упала ничком на кровать. Слезы грозили извергнуться Ниагарским водопадом, но она достаточно быстро успокоилась и сумела оценить преимущества своего убежища: сквозь тонкую стену прекрасно было слышно, о чем говорят родители на кухне.
— Она ни в чем не виновата! — раздраженно шипела мать. — Нам надо было с самого начала высказаться против ее участия в этом конкурсе. Ей всего семнадцать лет, это слишком большая психологическая травма!
— Подумаешь, не стала призером! — бубнил отец, видимо, в глубине души чувствующий себя неправым. — Надо уметь достойно проигрывать. Да будь жюри хоть десять раз куплено, все равно она не имела никакого права закатывать истерику. Мы ее туда на аркане не волокли!
На несколько секунд воцарилось молчание, потом из крана полилась вода. Наверное, мама, посчитавшая неудачный ужин законченным, начала мыть посуду.
— Господи, ну почему все мужики такие бесчувственные? — громко сказала она, перекрывая грохот посуды в раковине.
— Все мужики такие бесчувственные, потому что они, во-первых, дурно воспитаны своими мамами, то есть, жениными свекровями, во-вторых, неумеренно употребляют алкоголь, в-третьих…
— Ну хватит, хватит, — мать негромко хохотнула в ответ на явную попытку отца ее рассмешить и погасить назревающую ссору в зародыше. — Вопрос был риторическим…
Оксана уткнулась заплаканным лицом в подушку. «Надо же, они уже веселятся! Никому нет дела ни до меня, ни до моих проблем. Боже, какой же я была дурой, когда надеялась, что-то изменится!» — Она подняла лицо, глубоко и судорожно вздохнула. Наверное, самым правильным сейчас было бы привести себя в порядок, надеть джинсы и куртку и отправиться бродить по улицам до самой ночи, а может быть, до утра… Она уже спустила ноги с кровати, но тут снова заговорила мать:
— Смех смехом, а Оксанку жалко. Все-таки это слишком сильный шок для ребенка. Ты думаешь, почему она разбила тарелку, расплакалась? Потому что не победила, да?
Оксана замерла, вцепившись побелевшими пальцами в железную сетку кровати: «Неужели скажет? Неужели догадается? Господи, как стыдно-то, если она произнесет это
— Ты только на секунду представь ее там, на этой сцене, — продолжала мать. — Молоденькая семнадцатилетняя девочка, и толпа кобелей, откровенно разглядывающих ее в зале! Все эти софиты и прожектора глаза слепят, музыка лупит по ушам, впереди повиливают чьи-то бедра… Кстати, помнишь эту Никольскую, ну ту, которая победила? Она как раз перед нашей Оксанкой шла. Какой у нее вид был заранее королевский! Да нет, точно жюри куплено… Но я не об этом. Понимаешь, Оксана на самом деле почувствовала себя вещью, лошадкой на выгоне, а тут еще ты со своими дурацкими шуточками. Вот и сорвалась. Тем более мы праздновать собирались, отмечать победу…
— Н-да, — отозвался отец, — пожалуй, я действительно пошутил «не в ту степь». Надо пойти, вытащить ее из комнаты. Она ведь и не поела совсем…
Оксана тихо и облегченно вздохнула, легонько похлопала пальцами по лицу, массируя опухшие и покрасневшие от слез щеки, и, подойдя к двери, открыла защелку…
Теперь, сидя с Томом и Норвиком в своем роскошном доме под Лондоном, она вспоминала все с самого начала…
Первой неприятной новостью, услышанной ею в организационном комитете конкурса, было то, что одежду и обувь нужно приносить свою. В те годы еще не было бутиков, предоставляющих костюмы ведущим и участницам с целью рекламы своих товаров, поэтому конкурсанткам пришлось выкручиваться «подручными» средствами. Дома она первым делом озадачила маму, сообщив, что ей нужны три платья и к ним, соответственно, три пары туфель. Людмила Павловна тогда только недоуменно пожала плечами и демонстративно распахнула шифоньер.
— Выбирай, что хочешь, хоть из своей одежды, хоть из моей. Благо, размер у нас почти одинаковый.
— Ну да, одинаковый, — усмехнулась Оксана, — не считая того, что я на три сантиметра выше, а значит, все твои вещи будут мне по колено… Да и не нравится мне ничего из твоей «эксклюзивной коллекции».
— Тогда надень свое фиолетовое платье с блестками, — предложила мать.
Оксана изобразила полнейшее и искреннее недоумение по поводу услышанных слов. Фиолетовое с блестками платье висело на отдельных плечиках, удостоившись этой чести в маленьком шифоньере, плотно забитом вещами всех троих членов семьи. Оно было парадным… Пышное жабо на груди, длинные манжеты с тремя блестящими пуговками, прямая юбка чуть ниже колен и узенький поясок, который можно завязать на узелок, а можно — на бантик. Оксана надевала его всего пару раз: на Осенний бал в десятом классе, на вечер Первокурсника в институте и больше зареклась.
На нее смотрели, как на Дуньку из райцентра. Исключительно для того, чтобы не расстраивать маму, она придумала легенду об особой парадности этого платья. В обычные дни можно было вполне обойтись приличными джинсами, парой водолазок и двумя симпатичными джемперочками, слава Богу, не ручной вязки с «шишечками» и «листиками», но для конкурса красоты такая одежда, естественно, не годилась.
— Мам, оно коротковато, а еще оно несколько старомодно, — начала она издалека, однако Людмила Павловна не позволила ей развить тему:
— Ну и что, что старомодное? Да знаешь, как ты будешь выгодно смотреться на фоне всех этих разряженных девиц! Платьице скромное, сшито со вкусом, хорошо смотрится на твоей фигурке… Может, померишь, а?
Оксана категорически отказалась и уже спустя пять минут с тайным удовлетворением слушала, как мама названивает по телефону своим знакомым с просьбой одолжить на три дня что-нибудь «умопомрачительно вечернее». Конечно, можно было одолжить приличные вещи у однокурсниц, но уж очень не хотелось навлекать на себя потоки неизбежной едкой иронии, рассказав о своем намерении поучаствовать в конкурсе. Поначалу и без помощи подруг все складывалось как нельзя лучше…