Прощальный фокус
Шрифт:
«Смотри, – объяснял Парсифаль. – Проходишь во Двор Давида, оттуда – в Сад Миротворения, отпираешь ворота и проходишь в Парк Памяти. – Он развернул перед Сабиной план. – Вот такой маршрут. Правда здорово?»
– А почему здесь заперто? – спросила Берти.
– Место очень красивое и укромное. Они не хотели, чтобы люди ходили здесь туда-сюда и глазели. – Сабина не сразу совладала с ключом. Из репродукторов на стенах доносилась тихая музыка.
– Лучше бы на мне было платье, – сказала миссис Феттерс. Она одернула на себе свитер. – Не думаете, что платье было бы уместнее? Может, не стоило нам сюда ехать прямо из аэропорта?
– Вы прекрасно выглядите, – сказала Сабина.
– Я
– Мама… – Берти тронула затылок матери.
С глубоким вздохом миссис Феттерс вытерла щеки под очками. Ей было шестьдесят шесть, но сейчас она казалась гораздо старше.
– Ладно, – сказала она. – Я просто приеду еще раз, завтра. Приеду завтра, нормально одетая.
Они вошли внутрь.
Под японским сливовым деревом кусок газона был аккуратно снят и заменен новым, но было видно, где кто лежит. Над прахом Парсифаля виднелся еле заметный травяной шов, а над Фаном все было ровно. Парсифаль пребывал здесь уже две недели – дольше, чем библейский Лазарь. И Лазаря не кремировали. Невыносимое горе волной поднялось в груди Сабины, камнем легло на плечи. Неспроста она не могла приехать сюда раньше.
Берти топталась у входа, но миссис Феттерс действовала по-матерински решительно: сев на корточки, она провела рукой по табличке, будто вытирая ее.
– Парсифаль… – вслух прочитала она. – Что ж, если это было твоим желанием, то я привыкну. Ты вечно хотел перемен, Гай, удивлял нас так часто, что теперь мы уже даже и не удивляемся.
Говорила миссис Феттерс легко, непринужденно. Беседы с отсутствующим сыном вошли у нее в привычку.
– Как же тут славно, и жена у тебя такая красавица. Ты все сделал как надо, дружочек, лучше и не придумаешь. И отца ты в дураках оставил. Выстоял, показал ему, чего стоишь. – Она подняла глаза на Сабину, которая прижалась спиной к кирпичной стене, словно вымуштрованный садовником плющ. – Вы не представляете, с какой скоростью зарастает сорняками место, где похоронен его отец! Если б летом я каждые две недели не пропалывала, могилы просто можно было бы и не найти. Китти говорит, что это отец нарочно делает, чтобы меня мучить. Китти… – Она опять обратила взгляд к могиле. – Ох, как бы обрадовалась Китти, если бы смогла все это увидеть! Как бы она гордилась тобой! Она жутко скучает по тебе, Гай. Когда она узнала, что ты умер, пришлось вызвать доктора, чтоб он дал ей что-нибудь. Она так рыдала, что у меня сердце разрывалось! Ты был для нее всем на свете. Всегда, каждый день ее жизни! Но вот Берти, она здесь. – Миссис Феттерс протянула руку младшей дочери: – Подойди, Берти, поздоровайся с братом!
Берти робко, словно ступая по узкому карнизу, шагнула к матери и обратила взгляд к могиле.
– Поздоровайся! – повторила миссис Феттерс.
– Привет, Гай, – прошептала Берти.
– Погляди, как она выросла. Совсем взрослая женщина! В последний раз, когда ты ее видел, – хоть помнишь, какой она была? Три года, совсем козявка. Она сама говорит, что тебя не помнит.
– Мама… – пробормотала Берти обиженно, словно мать ее отчитывала. По щекам девушки текли слезы, и миссис Феттерс встала, оставив сына, чтоб утешить дочь.
– Ничего страшного в том, чтоб не помнить. Ты же была совсем маленькая. Ничего тут стыдного нет.
С лицом, раскрасневшимся от слез, Берти выглядела моложе. Сабина, не зная, что делать, опустилась на колени и принялась разбирать лилии на два одинаковых букета.
– Слишком уж близко друг к другу эти надгробия, – заметила миссис Феттерс. – За такие деньги можно было бы и посвободнее разместиться.
– Фан был нашим другом, – сказала Сабина, кладя половину цветов на сторону Фана.
– Фан Ардо? Что за чудное имя такое?
– Вьетнамское. То есть имя вьетнамское, а фамилия французская.
– Неужели Гай был во Вьетнаме? – В голосе миссис Феттерс зазвенел ужас, словно ее сын был во Вьетнаме прямо сейчас.
– Фан жил в Лос-Анджелесе, и познакомились они здесь. Во Вьетнам его бы не взяли.
– Это из-за язвы, – кивнула миссис Феттерс. – Кто бы отправил его туда с такой язвой!
Сабина подняла на нее глаза. Вот наконец нашлось нечто, известное им обеим.
– Как мило со стороны Гая купить участок для этого бедного парня! – Миссис Феттерс пожертвовала Фану одну желтую розу с могилы Парсифаля.
– Это Фан приобрел участки, – сказала Сабина. Она понимала, что лучше промолчать – пусть думает, как хочет, но не смогла допустить несправедливости по отношению к Фану. Ведь жить им теперь предстоит по большей части на его деньги. – Он и для меня купил место. Вы на нем как раз стоите.
Берти, опустив взгляд, поспешно сделала шаг в сторону, но миссис Феттерс осталась где была, зарыв носки своих прочных туфель в зеленую траву.
– Какой хороший поступок, – заметила она. – Гай умел дружить с людьми.
Они постояли еще немного, молча. Скорбь и цветочные ароматы совершенно утомили женщин. От чудесной погоды было лишь больнее. Все-таки неправ оказался Парсифаль – ничего хорошего нет в том, чтобы быть похороненным в Лос-Анджелесе. С кладбища они уезжали в пять часов, а январское солнце еще только начало клониться к горизонту.
– Это ведь была аневризма, да? – спросила миссис Феттерс, словно не до конца в это веря. – Адвокат мне так сказал.
– Аневризма, – подтвердила Сабина, радуясь, что не забыла снять с холодильника снимок мозга Парсифаля.
Машина уже стояла у ворот Форест-Лоун. Сабина нажала на гудок, чтобы их выпустили.
– Я отвезу вас в отель, – сказала она, не зная, где они остановились и куда ехать. – Если только вы не хотите посмотреть дом. Правда, это можно будет сделать и позже.
– Лучше дом, – хором заявили Берти с матерью, сразу оживившись и как бы воспрянув.
– Так мило, что вы пригласили нас, – добавила миссис Феттерс.
Сабина лишь кивнула. Действительно мило.
Дом на Ориол, Иволговой улице, Фан купил семь лет назад, в первый свой приезд из Кремниевой долины. В то время народ рванул прочь из Лос-Анджелеса, и недвижимость, еще недавно продававшаяся и покупавшаяся за бешеные деньги, стала цениться меньше беременных сук в собачьем приюте. Обрадованный агент немедленно предложил Фану на выбор целых шесть домов и мог бы предлагать еще по шесть каждый день в течение месяца, не купи тот первый же. Дом на Иволговой был выстроен в двадцатые годы подрядчиком в подарок жене. Все близлежащие улицы носили птичьи имена: Корольковая, Скворцовая, Дроздовая. Фан давно мечтал о доме в испанском стиле. В его представлении это был самый калифорнийский из стилей. Светлая штукатурка – как глазурь на торте; красная черепичная крыша; высокие сводчатые коридоры; огромный камин, в котором могли бы спрятаться двое; непринужденная надежность – «испанский» дом словно говорил: «Я легко простою тут до скончания веков» – напоминали Фану один из коттеджей, принадлежащих администрации Калифорнийского технологического. «Шесть спален, кабинет, помещения для гостей, плодоносящие деревья, – перечислял агент, загибая пальцы, – бассейн». Фан вышел в стеклянную заднюю дверь. Вода искрилась, словно бассейн был полон горячих голубых алмазов. Может быть, он все-таки научится плавать.