Прощальный поцелуй
Шрифт:
– Конечно же, все могло сложиться иначе, если бы ты была замужем, если бы у тебя была какая-то поддержка. Вот Джанет с нашей улицы много работает, занимаясь благотворительностью, ну так у нее муж бухгалтер, который очень неплохо зарабатывает.
Розамунда чувствовала, как закипает от злости.
– То, чем занимаюсь я, делается не ради денег. А ради того, чтобы что-то изменить.
– А как насчет того, чтобы зарабатывать себе на жизнь? – огрызнулась мать. – Ты даже не можешь позволить себе иметь собственную крышу над головой. Ладно, мне сейчас нужно пойти кое-кому
– Кому это позвонить? Бабушке? – по-детски запальчиво воскликнула Роз.
– Я оставляю вас вдвоем, вот и поговорите. – Выходя из комнаты, Валери даже не посмотрела в сторону дочери.
С ее уходом напряжение немного спало. Мать всегда была заводной и горячей, она никогда не боялась высказывать свое мнение открыто, в результате чего они с Роз периодически схлестывались. По крайней мере Розамунде хотя бы было понятно, почему у нее вздорный и вспыльчивый характер.
– Если тебя это как-то утешит, я тоже не горю желанием видеть их в нашем доме, – сказал Сэмюель, доедая свою порцию жаркого.
Розамунда выжала слабую улыбку.
– Помню, мы как-то ездили с ними в Уэртинг, в отпуск. И когда дедушка захрапел за стенкой трейлера, можно было подумать, что взорвалась бомба.
Они помолчали несколько секунд.
– Так что это было, папа? – наконец спросила Роз. – Жесткость из лучших побуждений?
– Ты же знаешь, наш дом будет твоим всегда. Здесь всегда найдется для тебя кровать, даже если мне придется ночевать в огороде. Но твоя мать в чем-то права, ну, что тебе нужно отсюда выбираться.
– Ты не одобряешь мою работу в Группе прямого действия? И ты тоже?
– Конечно одобряю, – ответил он, и отец с дочкой грустно посмотрели друг на друга.
Семья Бейли – Базельски в недалеком прошлом – приехала в Англию перед самой войной в качестве беженцев из Венгрии, где власти опасно шарахались из стороны в сторону и где в конце концов встал вопрос о жизни и смерти для любого, у кого были еврейские корни.
Роз помнила, как любила в юности слушать рассказы Сэмюеля, его воспоминания о Будапеште, где она родилась. О том, как они с Валери поженились, как счастливы были до тех пор, пока стало уже невозможно игнорировать неуклонно возрастающую мощь и зловещие амбиции соседней Германии. Про его судьбоносное решение покинуть родину вместе с женой и маленьким ребенком, когда местное правительство начало принимать разные антиеврейские законы.
– Почему же никто их не остановил? – все время спрашивала Розамунда, когда слушала, как их родственников отправляли в концентрационные лагеря в Освенциме и Треблинке, и Сэмюель мог на это сказать лишь, что, наверное, сначала никто не понимал, что происходит, а потом стало уже слишком поздно.
Розамунда, которая жила в состоянии постоянного беспокойства, что все это может повториться, дала себе клятву, что никогда не будет молчать, что будет делать все возможное, делать хоть что-то, чтобы остановить подобные злодеяния.
Сэмюель заерзал на стуле.
– Я знаю, насколько важна для тебя политика, детка. Твоя мать не против, чтобы ты ею занималась. Она хочет сказать, что, когда
– Так что же вы мне предлагаете? – спросила Розамунда, глядя на него с вызовом.
– Стань членом парламента. Так у тебя будет и заработная плата, и пенсия, и шанс что-то изменить.
Роз фыркнула.
– Я не хочу всю жизнь выступать на открытии какой-нибудь очередной гимназии или отделения почты.
– А как же твои амбиции? Как насчет твоего «я хочу стать первой женщиной – премьер-министром»? – мягко произнес отец.
– Мне тогда было десять лет.
– Но ты говорила совершенно серьезно.
– Ни одна держава в мире не будет иметь во главе правительства женщину. При моей жизни, по крайней мере.
– Индира Ганди была премьер-министром Индии и главой правящей партии. Мне кажется, ты недооцениваешь потенциал женской половины человечества.
– Скорее, я понимаю, какие предрассудки и предубеждения существуют в нашем обществе.
– А как насчет журналистики? Очень многие серьезные политики начинали с этого.
– Кто, например?
– Например, Черчилль. Даже если ты не присоединишься ни к какой партии, если никогда не будешь баллотироваться в парламент, это все равно очень стоящая карьера. Ты всегда была очень шумным и беспокойным ребенком, – улыбнулся он.
Роз больше не могла на него дуться.
– Знаешь, ты уже второй на этой неделе, кто предлагает мне заняться журналистикой.
– А кто был первым?
– Так, один человек, мой новый знакомый.
– Угу, ясно, – понимающе улыбнулся отец, и Роз почувствовала, что краснеет.
Доминик Блейк. После акции протеста перед офисом «Капитала» этот человек постоянно непрошено врывался в ее мысли. Его привлекательность, о которой он, безусловно, хорошо знал, его изысканные манеры, его полные губы и мягкий взгляд серых глаз – все это одновременно и раздражало, и восхищало ее, причем до такой степени, что она уже и сама не знала, чего хочет больше – немедленно искоренить все мысли о нем или закрыть глаза и погрузиться с головой в мечтания о Доминике.
Однако дело тут было не только в его внешнем виде. Доминик Блейк удивил ее, заинтриговал, а слова его подняли ей настроение, что уже было немалым достижением, учитывая, что изначально она считала его законченной свиньей.
«Пишите для меня. У вас есть талант. Меняйте образ мышления людей. Думаю, у вас будет хорошо получаться».
Хотя Розамунда была уверенной в себе женщиной, она сомневалась в том, что у нее на самом деле это могло бы получиться хорошо. В школе и университете с ее усилиями и талантами, а также с тем, как они оценивались, все было предельно ясно. Круглая отличница, сертификат продвинутого уровня, диплом с отличием. А вот что касается деятельности Группы прямого действия, где все напряженно работали, отдаваясь этому делу без остатка, им не удавалось изменить ничего, если не считать замены болтавшейся под потолком голой лампочки.