Прощальный подарок Жужелицы

Хворостов Андрей Константинович

Автомобиль остановился. Вирятин стремглав выскочил из салона, чтобы вдохнуть свежий воздух.

Водитель сразу же уехал по своим делам. Павла Валентиновича перестала преследовать вонь масляной кислоты, и он начал различать запахи осеннего леса.

Пахло прелостью и грибами. Вирятин огляделся. Неподалёку на деревьях виднелись грозди опят, а на земле среди опадающих листьев – красные шляпки подосиновиков. Такого их изобилия Павел Валентинович ещё никогда не встречал.

Под дикой яблоней прела мелкая падалица, над которой кружили крупные бабочки с темно-бордовыми

крыльями, обрамлёнными каёмкой цвета слоновой кости. Это были траурницы. Они питались соком забродивших яблок. «Интересно, почему они не пьянеют? Кстати, сфотографировать бы их!» – озадачился Павел Валентинович, порылся в кармане и обнаружил, что от волнения забыл в редакции сотовый.

Вирятину сразу стало не до бабочек, ведь осторожная хозяйка особняка предупредила, что откроет ему лишь после телефонного звонка.

Видеофона на калитке не было. Лишь внимательно рассмотрев дверь, Павел Валентинович заметил маленькую чёрную кнопочку. Три раза нажал. Никакого ответа!

Он не знал, что делать дальше, и начал рассматривать необычные барельефы на сером заборе.

На одном было изображено трехногое животное с ослиными ушами, которое стояло по щиколотку в воде и упиралось в небо рогом, торчащим из носа.

На другом барельефе оно же баламутило этим рогом поверхность водоёма.

На третьем над колосьями летала крылатая собака…

Скорее всего, это были сюжеты из мифов, о которых Павел Валентинович ничего не знал.

Через четверть часа ветер усилился. Над лесом зависло тёмное облако, и пошёл легкий дождик. Замерзающий журналист начал беспрестанно нажимать на чёрную кнопочку, вспоминая азбуку Морзе и пытаясь воспроизвести своё имя.

Прошло минут пять, прежде чем Вирятин услышал высокий укоризненный голос:

– Долго вы здесь ждали, Павел Валентинович? Почему не позвонили, как было условлено?

– Телефон разрядился, – солгал он. – Совсем ещё новый. Не ожидал от него такой подлянки.

Калитка открылась. За ней стояла Ирина Геннадьевна в платье без рукавов. Её плечи покрывал шоколад ровного загара.

– Проходите! – улыбнулась она.

– Вы? – удивился Вирятин. – Сами?

– Да, решила не посылать Ксюшу, – Дремлюгина оглядела трясущегося журналиста с головы до ног. – Ну, разве можно быть таким рассеянным? А если бы у вас разрядился диктофон перед интервью с губером? Что бы вы тогда делали?

Они пошли к особняку по булыжной дорожке, по краям которой сплошным забором росли невысокие кустики. За ними Вирятин рассмотрел скульптуру, которая изображала всё того же трёхногого животного.

– Мировой осёл из «Бундахишна», – заметив любопытство гостя, пояснила Ирина Геннадьевна. – Это древнеперсидская философия. Сергей Петрович последнее время бредил ей, особенно главкой «О сущности воскрешения». А вот скульптурная композиция дальше – это уже индийский сюжет. Асуры и девы дерутся из-за кувшина с Амритой, напитком бессмертия.

Вирятин увлёкся разглядыванием скульптур и не заметил, как дождик усилился.

– Серёжа заказал эти изваяния полтора года назад, – сказала Дремлюгина. –

Не у кого-нибудь, а у лучшего скульптора области. Знаете, наверное, Дмитрия Михайловича?

– Не раз пил водку в его мастерской, – ответил Павел Валентинович и продолжил рассматривать скульптуры.

У Ирины Геннадьевны льняной сарафанчик прилип к телу, причёска сбилась, плечи покрылись мурашками, и в таком виде она казалась намного ближе и человечнее, чем была вчера…

Дремлюгина дрожала, однако не торопила гостя.

– Всё это мифы о бессмертии. Выходит, Сергей Петрович предчувствовал скорый конец? – спросил Вирятин.

– Да, Серёжа очень любил жизнь. Трясся над своим здоровьем. Последний год только о смерти и говорил, хотя вроде ничем не болел. Получается, предчувствовал. Наверное, потому и увлёкся этими мифами.

– Как может человек предчувствовать смерть, если ничем серьёзным не болеет? – задумался Павел Валентинович.

Вдова в ответ подёрнула плечами:

– Значит, может. Всё! Хватит! Продолжим разговор в гостиной. Я уже совсем промокла и замёрзла.

Она повела гостя к дубовой двери дома, за которым виднелась гладь лесного озера.

– У нас здесь нет наружного бассейна, только внутренний. Так решил Серёжа, ведь он купался в озере до ноября, чуть не до первого льда, – пояснила скороговоркой Дремлюгина.

Особняк с тонированными окнами был построен из охристого итальянского кирпича и покрыт не черепицей или железом, а толстыми листами меди, которая ещё не успела помутнеть и сверкала на солнце. Из неё же были сделаны и водосточные трубы…

– Видите: сплошная медь, – сказала Ирина Геннадьевна. – Её он поставил, когда менял кровлю. Мол, вдруг опять рванёт Чернобыль, и ветер принесёт сюда радиацию, как четверть века назад. Сергей Петрович очень её боялся. Все продукты проверял дозиметром.

Она открыла дверь и, проведя Вирятина по винтовой лестнице на второй этаж, пригласила в обширную гостиную.

– Садитесь. Домработница сейчас принесёт сухие рубашки и брюки. У вас с Сергеем Петровичем почти одинаковый рост и размер, так что будет из чего выбрать. Я, кстати, тоже совсем окоченела, хоть была под дождём и меньше, чем вы.

Раздался детский плач, и Ирина Геннадьевна выбежала в коридор. Вскоре в зал вошла служанка с ворохом поношенной одежды.

Вирятину было неприятно надевать вещи недавно погибшего человека, но капризничать не приходилось. Он выбрал шерстяные штаны и фланелевую рубашку потеплее – и, как только прислужница вышла, начал переодеваться.

Хозяйка не торопилась возвращаться. Чтобы избыть время, Павел Валентинович стал рассматривать гостиную, обставленную неожиданно скромно. Не верилось, что это жилище первого богача города Ямова. С монотонными зеленовато-серыми шёлковыми обоями почти сливались небольшие графические этюды, изображающие мифологические сюжеты, и застеклённые рамки с реставрированной древней утварью. Это были артефакты из лесов и курганов, которые он вчера уже видел: бронзовые ножи, наконечники стрел, височные кольца, бусы, гривны…