Прощание с Дербервилем, или Необъяснимые поступки
Шрифт:
Женечка побежал выполнять. Уверен, из меня бы получился хороший педагог. Его мама должна мне цветы носить.
Тут прозвенел звонок, и я пожалел, что нет у меня больше времени заниматься делами: после интеллектуального спада пришло вдохновение.
На третьей переменке, подгоняемый вдохновением, я сбегал в магазин "Школьник" и купил себе дневник для двоек и троек. Я прямо на уроке стал заполнять его и только закончил, как историк наш, Павел Владимирович, вызвал меня закреплять. Я мало что слышал из его объяснения, с трудом на тройку хватило. Мой второй дневник мне тут же пригодился. Так кстати я его купил! Это выглядело прямо-таки таинственно и обнадеживало после вчерашних неудач. Может, я вступил в полосу удач? Может, все сто тысяч удач (это число я без калькулятора прикинул) свалятся на меня в одну неделю? Не теряйся, Дербервиль, куй железо, пока горячо! Я решил сегодня же переговорить со Светой Подлубной. Дело в том, что при большом количестве удач случилось маленькое недоразуменьице, совсем малюсенькое, но оно меня беспокоило почему-то. Можно было подумать, что это не недоразуменьице, а самая настоящая неприятность. Света Подлубная заметила на переменке, как я дергаю головой, и сказала Вальке Сероштану:
– Смотри, какой неприятный!
И хотя я знал: она так говорит, потому что злится на меня, - я расстроился. Вот еще! Можно было подумать, что у меня душа нежная, как у Чувала. Я даже в зеркало пошел смотреться: ничего неприятного я не увидел, но головой все-таки старался больше не дергать.
На последнем уроке у меня появился план: я решил недоразумение со Светой Подлубной исправить. Пусть этот день состоит из одних удач. Вдохновение мне поможет проделать все гладко и успешно.
О том, как, продолжая устраивать свои дела, я почувствовал
усталость и потерял интерес к науке
План мой был хитроумный и тонкий, и осуществлять его было радостно. Правда, он требовал терпения, которого у меня лично достаточно, но вот ноги мои часто торопятся и начинают действовать вопреки задуманному. А задумал я пойти к Люсеньке Витович. Я знал, что вскоре после занятий к ней приходит делать уроки Света Подлубная. Нужно было часа полтора выждать. Но уже через час ноги мои начали своевольничать. Когда я появился у Люсеньки, Светы там еще не было. Люсенька мне радостно удивилась:
– Это ты, Быстроглазик? Ой, как хорошо!
Она всем говорит только приятное, и когда разговаривает с тобой, то можно подумать, у нее большей радости в жизни не было. Как-то на каникулах мы всем классом ездили на экскурсию в крепость-герой Брест. Люсенька несколько раз забегала в то купе, где я лежал и почитывал, и все угощала меня - то пирожком, то лимонадом. Я уже решил, что она в меня влюблена, но потом увидел, что она и Мишеньке Теплицкому полбутылки лимонаду принесла. Зря она этого типа обслуживала.
Я сказал Люсеньке, что у меня нет расписания, не знаю, какие уроки на завтра делать.
– Сейчас мы все устроим, - сказала Люсенька.
Она усадила меня за письменный стол, достала дневник, раскрыла. Никто в классе не умеет так аккуратно вести дневник и тетради. Люсенька собирается стать учительницей и по-учительски требовательна к себе - она школу организовала на лестнице (я еще об этой школе расскажу). Люсенька и со мной вела себя как учительница. Только в той игре, которую она затеяла, уж очень маленьким учеником я ей представлялся: первоклассником.
– Достань-ка, Быстроглазик, дневник, сосредоточься и пиши аккуратно.
Оба мои дневника были заполнены.
– Я на листке сперва, Людмила Викторовна, - сказал я.
– Боюсь наляпать.
Я раскрыл портфель, чтоб поискать листок бумаги. Я не учел, как может повести себя учительница с первоклассником. Люсенька сама достала дневник из моего портфеля.
– Зачем же, - сказала она, - эта непроизводительная затрата времени. Сосредоточься - и ты напишешь без помарок.
Уже она начала раскрывать дневник. Я вырвал его и сделал вид, что страшно рассердился.
– Хватит!
– сказал я.
– Я тебе не первоклассник - не командуй! Я четвероклассник, поняла? Ко мне в портфель лазить нельзя!
Люсенька растерялась.
– Ну извини, - сказала она.
Она вышла в другую комнату - наверно, чтоб прийти в себя после моей выходки. Вернулась она с конфетницей, в которой карамельки лежали, поставила конфетницу передо мной:
– Ешь, Быстроглазик.
– Ты извини, - сказал я.
– Понимаешь, терпеть не могу быть первоклассником: меня в первом классе по голове портфелем сильно ударили, с тех пор реакция.
– Ладно, Быстроглазик, - сказала Люсенька.
– Я же не знала.
Мне повезло: Света появилась, когда я еще писал. Только можно ли это считать везением? Люсеньке она улыбнулась, а в мою сторону так повела глазами, что стало ясно: теперь я для нее - тьфу! Она мне начала выказывать знаки неуважения. И откуда у нее взялось столько этих знаков! Она села на диван рядом с Люсенькой, а получилось: Люсенька не то что ты. Она стала Люсеньке что-то шептать на ухо, а получилось: вот с ней-то я разговариваю. А когда Света засмеялась каким-то своим словам, то можно было не сомневаться: о ком бы эти слова ни были, смеется она надо мной. Умеет, ничего не скажешь. Света взяла Люсеньку за руку, притянула к себе еще ближе и шептала еще долго с очень обидными для меня смешками. И как она заботилась о том, чтобы я ничего не услышал! Как будто я такой человек, что подслушивать стану.
– Хотела делать уроки с тобой, да расхотелось.
– Света брезгливо посмотрела на меня - и дурак бы понял, почему ей расхотелось.
Я растерялся: никто еще с Дербервилем так не обходился.
Люсенька и не подумала скрывать, что она поняла, почему Света ушла.
– Вот так, Быстроглазик, - сказала она.
– Света тебя осуждает. Ты плохо с Вовиком обошелся. А он такой добрый.
– Расхваливай, - сказал я.
– Разве ты поймешь, какой это человек?
– Какой?
– На многое способен, - сказал я.
– Если хочешь знать, он клин способен между сыном и отцом вбить. В семейные дела суется!
Люсенька всплеснула руками:
– Что ты такое говоришь?!
Больше мне не хотелось слушать ее учительский голос. Я даже подумал, что чересчур уж она хорошая на вид, - наверно, неискренний человек.
– Ты не обижайся, - сказала Люсенька.
– Правда - хоть и горькое, но полезное лекарство.
Это уже было совсем невыносимо.
– Ты опять со мной как с первоклассником!
– Быстроглазик, - сказала Люсенька, - я давно уже перевела тебя в четвертый.
На лестнице я понял: у человека, который в туалете портфель окропляет, все так и должно получаться. Дальше еще хуже будет! Меня уже не радовало, что все происходит закономерно. Я готов был предпочесть научной логике суеверные представления. Хорошо, что я знал, какой суеверия вред принесли людям. Я быстро стал переключать себя на научное мировоззрение, возился, возился, но дело шло с трудом, а когда, наконец, удалось, то мне открылось такое, что лучше бы я остался суеверным.