Прощание с Дербервилем, или Необъяснимые поступки
Шрифт:
Я надеялся, что среди всех этих пап и своего увижу.
Но увидел я маму - в скверике, возле той самой церквушки, в которой овощную базу устроили. Она сидела со скрещенными на груди руками, задумчивая, с повернутой головой, как будто собиралась в профиль фотографироваться.
Она не сразу меня заметила, потом все-таки взглянула на меня и сейчас же отвернулась - боялась, что фотограф рассердится.
– Папа хочет с тобой поговорить, - сказала она.
– Он уходит от нас.
Я сел с ней рядом.
– Никуда он не уйдет, - сказал я и почувствовал, что нижняя губа у меня дрожит. А мама, положив на скамейку что-то, что
– Иди, - сказала мама, - он у бабушки. Я буду тебя ждать.
Дверь мне открыла бабушка номер два. Когда мы шли по коридору, она коснулась моего плеча. Я отстранился: пока еще не сирота.
Папа сидел на диване и курил. Он показал глазами, чтобы я сел справа от него. Я ему улыбнулся: ну и номер ты выкинул! Губа опять задрожала. Пришлось прикусить ее: она мне мешала выглядеть жизнерадостным. Бабушка принесла мне голубцов, я их съел.
– Мы будем с тобой видеться каждый день, ладно? Сюда приходи, а я тебе звонить буду.
– Ты что!
– сказал я.
Бабушка вышла из комнаты - наверно, всплакнуть.
Я встал с дивана, взял папу за руку и потянул к двери. Я заглядывал ему в глаза и улыбался. Он покачал головой, и я понял, что так ничего не выйдет. У Генки Куксина, моего одноклассника, ушел отец, так Генка, по-моему, даже не удивился: он с дерева падал, под машину раз попал, обе ноги в гипсе были, с ним всякое может произойти, он уже это знал. А я такое понять не мог. Конечно, ошибка произошла, и сейчас все выяснится.
– Это из-за темы, да?
– спросил я. И стал объяснять папе, как это глупо бросать из-за темы родных людей. Если бы я был отцом, я бы так не поступил.
Папа попросил, чтобы я подал ему портфель - он на полу стоял, у самой двери, тот самый, который дед ему купил. Папа вытащил из портфеля папку, раскрыл, и я увидел ее: две буквы "ф" рядышком и волнующее слово "ЭВМ". Я не знал, что она так разбухла. Вначале шли страницы, отпечатанные на машинке. Я полистал их, красиво располагались абзацы, формулы были вписаны фиолетовыми чернилами. Почерк был не папин. Как будто сама тема обеспечила себя формулами. Обидно было, что отпечатанных страниц немного. Дальше было от руки: тоже формулы, какие-то вычисления, на полях кое-где стихи попадались. Видно, папа по памяти записывал. "Никому ведь я не продал ни души, ни тела". "Начитался!
– подумал я.
– Хороший сын не должен своего отца и близко к стихам подпускать".
– Тут речь должна была идти о том, - сказал папа, - что внедрение ЭВМ на одном заводе принесло замечательные результаты. Никто в этом не усомнится. Статья даже в газете была. Так решено считать: как задумано, так и получилось. Но, понимаешь, ничего не получилось. Вот тут я все подсчитал.
– Папа отделил листы, написанные от руки.
– Не сумели. Если бы можно было защитить диссертацию о том, что внедрение ничего не дало, потому что то-то сделали не так, а того-то не сделали, - это было бы полезным делом. Но таких диссертаций защищать не принято...
Все было понятно: к папе прицепилась
– Я пытался, - сказал он и показал мне листы, отпечатанные на машинке.
– Знаешь, что это означает? Рекомендовать и другим заводам делать так же. Я тянул... Три года не мог принять решения. У нас такой благополучный дом. Но я, конечно, знал, что никогда этого не сделаю. Ты думаешь, наверно, что самое страшное - это смерть? Нет, бессмысленность.
– Ладно, - сказал я.
– С темой покончено - пошли домой.
– Не выйдет. Таким я в доме не приживусь. Не монтируюсь. Отторгает меня дом. Ты понял, в чем дело? Все должно быть по-другому. Я уже ушел из НИИ. Поступил на работу в школу. Я ведь учитель. Это у меня получалось. Почему я столько лет не тем занимался? Какие мы медлительные. Почти сорок лет жизни я потратил на то, чтобы научиться принимать решения.
Я им залюбовался: лопушандец говорил о Высоком Смысле. Он принял решение, объяснял он, и все встало на свое место. Он сразу же осмыслил значение свершившегося. Он, как умел, участвовал в жизни и потому имеет отношение теперь ко всему. Я вряд ли сумею передать, что он говорил. Выходило, что пакость, которую он устроил себе и родным людям, полна Высочайшего Смысла: на всю Вселенную распространяется, имеет отношение к каждой звездочке, видимой нами и невидимой! Но и это еще не все. Он намекнул, что имеет отношение ко всем временам: к прошлым и будущим. Все он в себя вобрал, совершив эту пакость. Честное слово, он это говорил! Он твердил, что постиг смысл поступков. Пока он это твердил, на земле люди совершили поступков больше, чем звезд на небе. Всяких: хороших, плохих, объяснимых, необъяснимых, - кто может разобраться во всем этом? Один я пытаюсь. Но ясно мне пока только одно: необъяснимые поступки люди совершают потому, что иначе не могут. Просто наш дом стал жертвой Высокого Смысла.
И еще я понял: небъяснимые поступки, Высокий Смысл - они делают людей красивыми. Я никогда не любил его так сильно! Какое барахло, по сравнению с моим отцом, Мишенькин отец с защищенной темой, "Жигулями" и привычкой подмигивать. Даже сравнивать неприлично. А я завидовал Мишеньке. Почему я ни разу никому не сказал, что горжусь своим отцом?! "Быстроглазый папку проглядел", - подумал я. Я поцеловал его, обнял за шею, прижался щекой к щеке, я пытался его приподнять с дивана. Я наметил путь прямо к двери, но у меня силенок не хватило. Лопушандцев приятно любить: если уж улыбка, так улыбка; если ты прижмешься к лопушандской щеке, ты знаешь, что это не просто так - он не сидит и не ждет, когда это кончится.
– Ты же все понял, - сказал папа.
– Иди к маме.
Он проводил меня на лестницу. Я два раза оборачивался, чтоб улыбнуться ему. Некоторые считают, что прощаться надо побыстрей. Ничего подобного. Тот, кто так думает, ничего не смыслит в человеческих отношениях. Я вернулся, взбежал по лестнице до того места, откуда был виден папа, стоявший в дверях на тот случай, если мне захочется вернуться, и я помахал ему рукой, а потом уже припустил вниз и бежал до самого скверика у церквушки. Мама сидела на той же скамейке, все еще для фотографирования в профиль, и не подала виду, что заметила меня. Я сел рядом с ней.