Прощание в Дюнкерке
Шрифт:
— Они мечтают о самостоятельном украинском государстве…
— Нет принципиальной разницы, процесс взаимосвязан. Так вот, если Берлин вдруг сойдется с такими политиками, как Черчилль, Иден, Ванситарт?
— Дело ОУН вылетит в трубу. Они ставят на Гитлера. А Берлин сойдется с упомянутыми господами, если Гитлер перестанет играть главную роль. Кстати, не потому ли вас устранили, что ситуация опять изменилась? А секрет для вас приоткрылся…
— Не знаю. Но мне было поручено прозондировать почву. Ясно ведь, получив от Чемберлена и, извините, Даладье Судеты,
— Версальский договор уже однажды перекроил европейскую карту. Теперь в моду входит другой фасон, пора перешивать, — заметила Одиль с раздражением. — А вы, оказывается, традиционалист. Любопытно.
— Да, я за те традиции, которые учат уважать неприкосновенность и суверенитет соседа. А что касается фасонов, в хороших модных магазинах обычно мыслят с перспективой на будущее, вам это известно.
— Всегда думала, Гитлер пользуется минутой и живет одним днем…
— Как все временщики. Диктатор — всегда временщик, даже если он десятилетиями навязывает свои взгляды другим.
— С трудом верится, что рейхсканцелярия способна изменить курс так быстро.
— У меня достаточно фактов, чтобы доказать вам, насколько рейх заинтересован в политическом союзе с Великобританией, кто бы ни стоял во главе ее правительства. Причем этот союз, несомненно, нанесет ущерб Франции, вы и сами это понимаете. Ну а чтобы сказать вам больше, мне нужно выйти отсюда.
— Мне тоже кажется, что на свободе с вами будет интереснее.
— Кстати, рейх вот-вот начнет, если уже не начал, требовать у поляков часть территории для присоединения к Карпатской Руси, туда же планируется присоединить и часть Советской Украины. А мсье Даладье наивно полагает, что Судеты — это последняя уступка.
— В Карпатах будет создано новое государство, полностью зависимое от рейха? Вы сказали об этом Коленчуку?
— Нет.
— Наш разговор стал деловым. Теперь решим, как нам быть с Коленчуком. Он хочет организовать вам очную ставку с профессором Дворником. Несмотря на крайнюю проблематичность такой возможности, я поддерживаю это предложение, — она вдруг рассмеялась. — Думаю, это и есть залог вашей свободы. Но если мой вариант не пройдет, не кляните меня. Но и не теряйтесь, — она внезапно встала и пошла, беззаботно нюхая цветок, который Дорн преподнес ей несколько минут назад.
XIV
Увидев свет в окнах своей квартиры, Одиль испугалась. Дост! Он мог разыскать ее в Париже, в том числе и через полицию, туда тоже уже просачиваются агенты рейха. И как назло, консьержки не оказалось на месте. Одиль зашла в кондитерскую, позвонила. Телефоны полковника Шантона не отвечали, она набрала свой номер и услышала голос Пьера. Вздохнула с облегчением.
Шантон был в спальне, лежал на постели и потягивал коньяк. Одиль сразу все поняла, он расстроен, раздражен, подавлен.
— Ты установил, где поселился Дост?
— Разумеется, — вяло ответил он.
— Опять что-то случилось? — спросила участливо. Она знала, с каждым днем полковнику Шантону все труднее — изменение правительственного курса меняет и политику сюртэ.
— Я старый наивный человек, который всегда полагал, что обеспечение безопасности отечества — святое и чистое дело подлинных патриотов. Оказывается, не то. Правительство позволяет Гитлеру слишком много. Так, пожалуй, они превратят сюртэ в филиал гестапо.
— У тебя неприятности, Пьер?
— Да. Я давно требовал ареста негодяя Румо. Я давно предупреждал, что нельзя поручать возведение «линии Мажино» частным строительным фирмам. Я как чувствовал… Румо продал немцам секретные сведения о тех укреплениях, которые строились его фирмой, а сам бежал в Швейцарию. Немцы, имея на руках чертежи, возьмут «линию Мажино» за несколько часов. К чему она тогда? Она не защитит Францию. Но это не все. Представь себе, предательство Румо мне предъявили как мое же служебное упущение!
— Какой кошмар! Но Пьер… Это провал сюртэ, да. Но при чем здесь ты? Ты становишься мнителен, дорогой. Мало ли что говорят…
— Мало ли что говорят! — уже с иной интонацией повторил ее слова Шантон. — Говорят, наш закон о шпионаже позволяет арестовать человека по малейшему подозрению. Однако каждый второй германский турист в Париже — агент абвера. Однако в Париже полно вербовщиков абвера и СД, которые как вороны кружат над потенциальными банкротами, над людьми, погрязшими в долгах. До чего я дожил! — полковник в бессильной ярости затряс головой.
Одиль печально вздохнула и взяла в свою прохладную руку его крепкую ладонь.
— Да, действительно, в Париже много немецких шпионов. И один из них — Крюндер-Дост. Он ищет Дорна. Если это его единственная цель, нужно ему помочь, пока он не договорился о помощи с кем-то еще. Ты понимаешь, кого я имею в виду? И пусть убирается. Кроме того, за эту услугу Дорн отблагодарит нас. Тем более я припугнула его, сказала, что Коленчуку его подсунули его же руководители… Теперь он должен бояться и их, и меня… Разве нам не нужен свой человек в СД? Мы столько с тобой об этом говорили! А ты совершенно не проявляешь интереса… Зачем же я сижу в том проклятом вонючем замке?
— Еще один агент-«двойник» ничего не изменит. Как низко мы пали! Дай рюмку…
— Подожди. Тебе нужно поесть. Я принесла клубничный крем.
— Я предпочел бы кусок сыра.
— Есть паштет, — она вышла и скоро вернулась с подносом.
— Послушай, Пьер, я, кажется, знаю, что нужно делать. Нужно искать новые пути. Даже в Берлине, мне сказал Дорн, их пытаются отыскать. А мы служим не мсье Даладье, но Франции, и она не простит нам, если мы смиримся.
— Больше не хочу. Давай обвенчаемся, Одиль, я выйду в отставку, мы уедем отсюда… в Америку, в Африку, хоть в Австралию…