Прощай, Ариана Ваэджа!
Шрифт:
— Хорошо! Людей вы не нашли! Ни живых, ни... Боже, нельзя так даже думать, не то что — говорить... Как такое может быть? Или — людей засыпало? Не видели где оползня?
— Да все там без изменений! — в голосе Кондратьева проскользнула нотка раздражения. Слабенькая такая... но все же.
— Думаю, если бы что плохое случилось — нашли бы вы какой-то предмет... кепку, вещмешок... так ведь? — Иностранцев вопросительно смотрел на Скорожитовского, и тот живо продолжил мысль..
— Вот именно! Могли они тогда фонарь обронить или... сапог... я помню, у этого... Сиротина... сапоги были велики. Так что вполне мог потерять... но ведь, поверьте, даже пуговицы не нашли...
— Да, меня тоже это настораживает, — профессор резко поднялся со стула и начал ритмично прохаживаться перед столом. Затем он так же резко остановился и выдавил из себя тот самый злополучный вопрос, на который у Кондратьева ответ был уже заготовлен:
— Ваши заключения!
— Я вот подумал, Александр Александрович, и пришел к мнению, что... преподаватели... сбежали!
Кондратьев бросил взгляд на Скорожитовского и в легком кивке прочитал поддержку.
— Как это? — переспросил Иностранцев.
— Очень просто! Когда мы из зала с розовой девой пошли по разным разветвлениям — мы — по правому, а Арбенин — по левому, никто из нас ведь уже не возвращался назад... Так что... арбенинцы могли сделать вид, что пошли по галерее, а сами... спокойно вернулись в розовый зал и вышли из пещеры... там же, где и вошли... Ну, а потом... День только начинался. До ночи — далеко! Могли спокойно дойти до Ныроба, а оттуда — на подводе — дальше...
— Вы о чем говорите, Павел Ильич? Зачем этим людям нужно было куда-то бежать? Они что, преступники?
— В какой-то степени — да!
— Это вы о чем?
— О том, что Арбенин — вор! Любой сотрудник экспедиции может подтвердить, так ведь, Леонтий Иванович? — и посмотрел на него своим испепеляюще-черным взглядом.
— Да-да! Я свидетель кражи амазонита. Его в Ельниках нашел биолог Борисов и вручил Кондратьеву, как начальнику экспедиции. Так он его... украл! На следующий день мы обыскали...
— Ну вот, до чего дошли сегодня ученые... — Иностранцев сокрушенно покачал головой. — Ладно... и что?
— Все видели, что камень лежал на полочке... в его комнате...
— И Сибирцев с Сиротиным тоже видели? — лицо профессора помрачнело.
— Да. И они — тоже.
— Так на кой ляд тогда эти двое побегут с вором? Не вижу логики.
— А Сибирцев еще там его выгораживал, говорил, что доверяет ему... Но мы ведь изобличили их тайный союз...
— Союз? Опять загадками говорите! Давайте уж лучше аргументировать! Что там за союз такой?
— Арбенин с Сибирцевым решили вдвоем провести иследование по фигуркам звериного стиля, ну... по Спицынской методике... и... — Кондратьев сделал паузу, чтобы глотнуть свежего воздуха — так все сперло в груди от волнения. — И опубликовать эту работу, минуя наш университет.
— Вот оно что! — Иностранцев совсем помрачнел. — Допустим, эти двое спелись. А Сиротин при чем? Его карьера незапятнанная, да еще и вся впереди... Ему-то зачем беглецом становиться?
— Думаю, что он стал свидетелем какого разговора, так что пришлось его и с собой потянуть. А может, пряником поманили, мол, в Германии столько возможностей для молодых специалистов.
— В Германии?
— Ну да! Я думаю, что они в Германию бежали!
— Позвольте, Павел Ильич, что-то ваши доводы... пишете как вилами на воде... Германия-то тут при чем?
— Я вот с собой кое-что прихватил... — Кондратьев положил на стол журнал — его он купил в прошлой поездке, когда стажировался. — Вот, видите, здесь огромная статья о находках в Российской империи — в Сибири и на Урале... Так что ученый оттуда, да еще и с ценным материалом за пазухой... может в Германии пригодиться.
— Странно... Иностранцев даже замолчал. — Такого поворота я вообще не ожидал. И что, у них есть что-то ценное?
— Да. Есть. Я, как руководитель экспедиции, тщательно готовился к ней и вот на что обратил внимание... Арбенин проявил какую-то... одержимость... он с утра до вечера проводил время то в читальном зале, то в минералогическом кабинете... Я уже тогда подумал, что он затеял что-то... может, и аферу какую...
— Это что же — преступление — получать знания? —усмехнулся профессор.
— Конечно нет! Но если представить, что с кем-то из заграничных сообществ была у него договоренность...
— Шпионить? — прыснул Иностранцев.
— А почему бы и нет! И вообще... — Кондратьев поправил острые уголки белого ворота рубашки. — Это я о теоретических знаниях. Он очень хотел быть подкованным, думаю, потому, чтобы выступить на симпозиуме, а может, и в журнале...
— Мы много чего и не видели! — поддержал разговор Скорожитовский. — Например, в пещере они могли найти жемчуг или... зуб мамонта, но вот книга Спицына... эти... «Шаманские изображения»... Лично я ее видел! И слышал, как он хвастался перед Сибирцевым, что приобрел ее по случаю... А после этого... Они вдвоем с Сибирцевым обсуждали тайный план...
— Нет... — профессор вскинул густые широкие брови, и на его лбу появились продольные морщинки. — Не верю, что такой тихий, уравновешенный преподаватель...
Вот он, вот он — этот момент, когда можно грести в свою сторону! Кондратьев чуть не поперхнулся, поспешив выдавить из себя:
— Это вы о нем говорите — «тихий»? Да он же — революционер?
— Что? — профессорские брови вытянулись в единую линию — настолько глубокими стали поперечные складки между ними. — Это вы о чем?
— Мы ведь вместе с ним работали в девятьсот пятом в этом университете, — спокойным театральным голосом начал Кондратьев свой рассказ, отложенный на «черный день». — Так вот, он проявил себя как бунтарь и даже выступал на студенческой общеуниверситетской сходке. После чего, конечно, уволили... за разжигание революционных настроений...
— Восстановили?
— Да. Уже после принятия новой конституции...
Кондратьев выдохнул. Фу! Кажется, все сказал! Сердце билось учащенно — на кону стояла его судьба.
— Вы, Павел Ильич, конечно, понимаете, насколько серьезны выложенные вами факты? Все, что касается девятьсот пятого года, конечно ж, могу проверить... и не дай Бог — оговорили человека! А вот что насчет тайных планов...
Он пристально посмотрел в глаза, спрятавшиеся за огромными линзами очков:
— Леонтий Иванович, — вы человек серьезный и... уважаемый в университете. Да и старше Кондратьева. Негоже в вашем возрасте было бы плести паутину...