Прощай, Ариана Ваэджа!
Шрифт:
— Да много ни много...
Дед придирчиво осмотрел с головы до ног незнакомцев и, скорее всего, пожалел, что сказал лишнего:
— А вы, ребятки, смотрю, пообтрепались немного в дороге... Глянь, какую грязь на свою холстину-то нацепили! А этот... поди, и сапог потерял? Куда эт вас нелегкая занесла?
— Да были мы, дедушка, в Дивьей пещере... — осторожно начал Арбенин. — Ну, а сапог... он слетел с ноги... Да тут этот сапог — не потеряли! Богдан ногу повредил, так что не может пока обуться...
— А-а-а, так бы и сразу сказали! В Дивьей-то и нет никакого дива: ни золота, ни каменьев... одни неприятности... Значит, и вы их встретили?
Он еще раз, уже прищурившись, посмотрел на Сиротина. Тот стоял на одной ноге, опершись о плечо Арбенина. Другую тащил вроде как волоком.
— Ну ладно... гости незваные! Так и быть — заходите в дом! Меня Степаном кличут...
— А по отчеству? — не скрывая радости в голосе за приглашение, спросил Арбенин.
— Степанович! Так что не забудете! Какое имя, такое и отчество! Но лучше... зовите меня Степанычем — и баста!
Он взмахнул рукой в сторону невысокого крылечка:
— А это моя женушка... Ефросинья...
На разговор мужа вышла из хибары приземистая крутобедрая, но довольно юркая бабуля:
— Эт с кем ты там, старый, вот уж час как зубы точишь?
— Дак я... — собрался было препираться с бабкой, да передумал.
И, уже, обращаясь к гостям:
— Ну, если только... переночевать, то заходите, люди добрые, к нам с Ефросиньей. Правда, тут не хоромы... А вас как звать-величать?
***
Арбенин стащил с левой ноги Богдана сапог и поставил оба возле порога, чем очень обрадовал деда. Видно было, с какой любовью относился тот к обуви и был бы расстроен, если даже кто чужой в его глазах стал бы растеряхой. Рядом с сапогами он положил, прикрыв холщовой курткой, свою находку — пусть полежит, надо обмыться немного с дороги — вон Степаныч уже притащил два ведра воды и даже согрел немного в чугунке, да перекусить — вон Ефросинья что-то ставит на стол.
Так что до сумерек они успели немного обмыться, а потом и подкрепиться — с наслаждением отведали свежеиспеченного хлеба с молоком да по паре ложек пшенной каши, что еще с обеда у стариков осталась.
Богдан сидел за обеденным столом босым, без портянок, и Арбенин его осторожно перенес к палатям и уложил, прикрыв своей же курткой. Тот сразу же сомкнул веки — притомился с дороги! Нет, пожалуй, так можно сказать о здоровом мужике, который бы прошел теми же тропами! А вот для Богдана лучше бы подобрать другое слово, но оно не шло на ум — видимо, тоже подустал немного. Ладно, люди добрые приютили, так что негоже вот так, сразу же, и в объятия Морфея отправляться, и ученый подсел к деду на деревянную скамью, пока Ефросинья хлопотала, убирая посуду со стола.
— Степаныч! И как тут, в Ныробе, живется? Смотрю, вдвоем вы... а есть ли дети?
— Живется неплохо! — отвечал тот. — Мы тут испокон веков, когда еще первые избы средь леса ставили. И дед мой, и прадед... Так что привыкли уж и на жизнь не жалуемся. А то что вдвоем с Ефросиньей, так дети-то давно уж вылетели из гнезда, да кто где... Иван вот в Чердыни... а Глаша — здесь, замужем за Петькой Малыхиным, не знашь его?
— Нет, не знаю...
Арбенин не удивился такому вопросу. Сколько раз уже его спрашивали, знает ли он кого... то лесника какого-то Буракова, то теперь — Петьку Малыхина.
— Да что я о нас-то? — старик опять прищурился и посмотрел на своего гостя каким-то уж больно строгим взглядом. — А вот вы, искатели золота, скажите, для чего ж его ищете? Чтобы вельможами стать?
— Нет, не для этого... — спокойно и рассудительно, чтобы не обидеть резкостью ответа, произнес Арбенин. — Мы, вообще-то, и не богатства ищем, а следы древних людей. И еще интересуемся фигурками животных... вот, о которых ты сказал...
— Тогда понятно! А то, думал я... а вы, значиться, из ученых будете?
— Да, я ж сказал уже, что из Санкт-Петербургского университета!
— А то ты сбрехнул мне, как первому встречному, чтобы на ночлег пустил тебя... а сейчас уж, вижу — правду говоришь...
Дед посмотрел на своего гостя с уважением и замолчал. А потом добавил:
— Если хочешь, Николай, я тебе одну фигурку покажу... или давай завтра.
— Очень хотел бы посмотреть! Да... кстати... а ведь есть и у меня кое-то.
Он прошел к входной двери и достал из-под грязной одежды то самое нечто вроде рога, что зацепил еще в пещере, но до сих пор не успел разглядеть. На обеденном столе, с которого Ефросинья только что смахнула крошки, красовалась штукенция, на ощупь гладкая, как кость, разве что кое-где с шероховатостями из-за налипшей грязи. По цвету — матовая, если приглядеться — чуть желтоватая. Диаметром со стопу взрослого человека, а весом... ну... фунта два будет, а может, и чуть больше.
— Ух ты! — удивился Степаныч. — Никак зуб звериный?
— Зуб? — переспросил его гость.
— А почему и нет? Точно такой коренной зуб есть у коровы, только... во много раз меньше...
— Действительно... — Арбенин взял кость в руки и провел пальцами по поверхности с небольшими выступами и впадинками. — Вот этой стороной и жевал он... или оно... Теперь вижу, что очень походит на зуб слона... или — даже мамонта...
— Ну да, сказанул ты, Николай! — перебил его дед. — Эт чё, в наших краях мамонты разгуливали?
— А почему бы и нет? Если уж сколько раз находили их бивни?
Со стороны палатей послышался стон. Видно, Сиротину что-то приснилось. Или... да неужели нога так болит?
— А что с твоим приятелем-то? — перешел на шепот дед. — Молчит все время. Смотрю, слаб здоровьем-то...
— Да ногу он повредил! Отлежится и заживет! А что слаб — устал очень, да и молод... вон какой худенький...
— А я ведь сразу подумал, что вас нужно живой водой окропить... — продолжал шептать дед, ну, и набрал водицы-то не из колодца, а из источника... здесь он, недалече...