Прощай генерал… прости!
Шрифт:
Оказывается, полковник уже сам имел на него определенные виды. Что стало понятно позже, когда закончилась траурная церемония. Отгремел на Новодевичьем кладбище троекратный залп прощального салюта. Под бравурный грохот военного оркестра мимо свежей могилы торжественным маршем, держа идеальное равнение, врубила по апрельской слякоти свой замечательный парадный шаг рота почетного караула. И когда наконец наступила минута тишины и стали слышны крики вспугнутых окрестных ворон и галок, полковник, облаченный в пальто, а не шинель, как полагалось бы при его мундире, сделал шаг навстречу Турецкому. И первый протянул руку.
— Вы
Турецкий кивнул, пожимая крепкую руку.
— А я — Игорь Иосифович Рейман, бывший сослуживец Алексея Александровича, ныне — гражданин государства Израиль. Но и от российского гражданства я еще не отказался. Ну как те двое ненормальных, понимаете? — Он говорил с легким еврейским акцентом, и оттого речь казалась немного несерьезной, шутливой. — Два парохода, один из России в Израиль, другой — наоборот, оттуда сюда. Встречаются в Средиземном море, и на каждом — по еврею, и каждый друг другу показывает так, — Рейман покрутил пальцем у своего виска. — Вы поняли? Я ж говорю: вот и я такой же мишигенер… А вас просто вычислил. Мне стало известно, что именно вам поручили вернуться к этому паскудному делу… — Рейман обернулся в сторону заваленной венками и живыми цветами могилы и покачал головой.
— Это действительно так. Но я и сам узнал о такой, простите, чести только сегодня утром. Ничего не понимаю.
Рейман пожал плечами, как бы оставляя слова Турецкого на его собственной совести.
— Если я смогу быть вам чем-нибудь полезным… Я ведь прошел с Алексеем Александровичем, начиная с Афганистана, вот так… Есть о чем вспомнить. Только долго я здесь не задержусь. Дела… Там.
— Я искренне рад нашему знакомству, и если вы назначите время, с удовольствием выслушаю все, о чем вы сами сочтете необходимым мне рассказать. Мне надо знать о человеке ровно столько, чтобы иметь возможность грамотно судить о его поступках. И не иначе. Но хотелось бы, чтобы наша беседа состоялась как можно скорее, времени, как я понимаю, у нас обоих в обрез. Скажем, если завтра? Вот вам моя визитная карточка. Звоните в любое время. Готов встретиться где угодно, включая мой служебный кабинет в Генеральной прокуратуре, если вас устроит. Есть другие предложения? Пожалуйста. Но могу ли я и вам задать сейчас вопрос?
— Сделайте одолжение.
— Почему вы обратились ко мне?
— Я поинтересовался… Мне сказали, что вы не бросаете расследуемых дел на середине. А сегодня это — немало.
— Но, к сожалению, далеко не все получается так, как хочется. Точнее, как совесть подсказывает.
— А вот и давайте поговорим об этом завтра. Сегодня же мне не хотелось бы оставлять Анечку… я имею в виду вдову… наедине с ее мыслями. Родственники — это одно, а мы с Алексеем Александровичем крепко дружили. Она это знает.
— Дружили? — чуть улыбнулся Турецкий, а Рейман немедленно это засек.
— А что вы заметили странного? — спросил с легким даже вызовом.
Турецкий смущенно хмыкнул:
— Нет, я… Просто мне приходилось слышать из разных источников, что покойный генерал был… как бы поточнее выразиться?..
— Не стесняйтесь, Александр Борисович, — неожиданно усмехнулся Рейман. — Вы хотели сказать — немного антисемитом, да?
— Нет, конечно, что вы! Но… где-то в этом смысле. Крутой, часто непредсказуемый характер… Одинокий такой волк… Типичная, я понимаю, болтовня, даже, возможно, злостные сплетни, хотя генерал, бывало, выражался в связи с национальным вопросом обычно довольно резко, чем снискал в определенных кругах этакую своеобразную поддержку, разве не так?
— Бог с вами, — улыбаясь, махнул рукой Рейман. — Скажу вам, не делая из сказанного никакого секрета. — Он потянулся к Турецкому, и Александру Борисовичу даже пришлось слегка нагнуться к нему. — Если уж он что и ненавидел, так это, по его же словам, «всякие жидовские штучки». Да, он так и говорил, но имел-то в виду жулье, которое не переваривал в любом виде, в любых размерах и под любой национальной личиной, вот это было. И лично я с ним тут всегда был согласен. Ну, я чувствую, мы с вами найдем общий язык. Так вы едете на поминки?
В вопросе прозвучала изрядная доля сарказма. На что Турецкий безнадежно развел руками — мол, а что остается делать? И тогда Рейман сказал:
— Пойдемте, я вас познакомлю с вдовой и немногими близкими Алексея Александровича. А то ж… нет, вы только гляньте на эту публику! — Он с насмешкой указал на толпу, целенаправленно устремившуюся к автобусам и машинам, чтобы, не теряя драгоценного теперь времени, мчаться в банкетный зал. — .Если отправитесь один, так точно без стула останетесь, я знаю…
5
Александр Борисович скоро понял, что Клавдия Сергеевна останется сегодня безутешной. Он не стал ей морочить голову, а ближе к концу рабочего дня позвонил в приемную Меркулова и сказал, что вынужден задержаться. Увы! Ну, конечно, это гадко с его стороны, разумеется, ужасно некрасиво, однако в данной ситуации он просто бессилен что-то изменить.
— И потом, Клавдия, — поспешил добавить, оправдываясь и одновременно противореча самому же себе, — ты — умная женщина, и у тебя достаточно такта, чтобы понять элементарную, в общем, истину: все-таки похороны — это достаточно сильный эмоциональный фактор, который в определенном смысле оказывает отрицательное воздействие на психику. И я не совсем уверен, что смогу сегодня… э-э, полностью соответствовать, ты меня понимаешь?
— Я приняла бы твои жалкие оправдания, если бы ты отправился утешать вдову, — резонно возразила Клавдия. — Но ведь ты наверняка уже знал обо всем этом заранее, так зачем же было вселять в меня напрасные надежды?!
Батюшки! Мадам заговорила тоном оскорбленной героини очередного мексикано-бразильского сериала! Клясться в том, что ее подозрения и обиды беспочвенны, было бы, по крайней мере, неразумно. Жаркие оправдания вызывают еще большие подозрения. А вот спустить это дело на тормозах — самое, пожалуй, то.
— И это я только что упомянул о твоем уме?! Боже, Клавдия, твоя ревность не знает границ! А закончил страстную отповедь вполне деловым и доверительным тоном: — Тут появилось несколько любопытных фигурантов, которые уже завтра могут убраться восвояси и потом их хрен отыщешь, а я хочу успеть с ними поговорить… по душам, понимаешь? Без протокола. И сколько это займет времени, никто не знает. Вот поэтому…
— Но, может быть… потом? — с воскресшей надеждой спросила она.
— Клавдия, я тебя столько раз обманывал, что мне уже стыдно глядеть в твои глаза. Тебе нужен очередной обман? Мне — нет.