Прощай, Германия
Шрифт:
Эдик ухмыльнулся и небрежно поставил автограф на испещренном каракулями листочке, подсунутом ушастым полковником.
— Можете идти! Явитесь завтра к девяти часам!
Капитан откозырял и покинул кабинет. После посещения начальства Громобоев отправился в кабинет к начальнику клуба Игорьку Харину играть с приятелями в карты. Игра шла в преферанс на деньги, вист по копеечке, вчетвером с Демешеком и Меньшовым до поздней ночи.
Один из партнёров — Володя Меньшов уезжал в Забайкалье начальником штаба батальона и хорохорился, что пока не станет генералом — не вернётся.
— Оставайтесь тут и продолжайте киснуть! А я еду делать карьеру.
— В жопу твоё ЗабВО, — насмехался друг и приятель Вовки, капитан Саня Демешек. Сам этот тихушник Демешек в генералы не рвался, и был согласен дослужить до пенсии в окрестностях Ленинграда на майорской должности. — Разве не знаешь, как расшифровывается ЗабВО? Забудь вернуться обратно!
— В Забайкалье шикарная природа: ягоды, грибы! Охота, рыбалка!
— Жил я в этом Забайкалье, — усмехнулся Громобоев. — Дыра дырой! Зачахнешь, пока выслужишься.
Но упрямого и настырного Меньшова было не переубедить…
Утром следующего дня Эдуард снова постучался в дверь знакомого кабинета.
— Разрешите?
— Вы опять вошли не как положено в кабинет! Марш отсюда и войдите согласно уставу!
Эдик пожал плечами, развернулся, чтобы повторить попытку. Но едва он сделал шаг за порог, как ушастый полковник подпрыгнул над креслом, заверещал, да так резко, что Громобоев невольно вздрогнул.
— Стой, назад!!! Опять будете за дверью стоять и комедию ломать!
«И чего он сразу взбеленился?» — мелькнула мысль в голове капитана.
— Я вам, во сколько велел явиться?
— К девяти часам…
— А вы, во сколько соизволили прийти?
— К девяти и прибыл…
— Нет! Сейчас девять ноль пять!
— Понятие девяти — относительное. Оно может быть плюс — минус в любую сторону. А вот ровно в девять — это конкретика! Пять минут — не опоздание.
— Молчать! — полковник ударил кулаком по столу и выпрыгнул из кресла, при этом его уши тоже забавно колыхнулись. Казалось еще немного, сам он выскочит из сапог, а большие уши оторвутся и взлетят. — Вы пришли в девять пятнадцать, а меня с утра пораньше за вас начальство вздрючивает!
— Никак нет, я прибыл вовремя, к девяти…
— Я сказал молчать!!! — вновь заорал полковник, да так громко, что, очевидно, его услышал весь штаб. На губах начальника даже выступила пена. А Громобоев уже не нервничал и не переживал, ведь он себя приготовил к худшему и мысленно распростился с военной службой (хотя худшее ли это?), поэтому был спокоен и не реагировал на вопли.
«Зачем психовать? Чего ради? Пусть начальники нервничают. Но просто так меня уволить им не удастся, и не за один день такое дело делается. Я кровушку сатрапам ещё долго попью, — думал Эдик с ехидцей. — Раз выбор сделан и мы оказались по разные стороны баррикад, то надо с честью выйти из создавшегося положения. Меньше обращать внимания на порицания, но и не допускать откровенного хамства по отношению к себе».
— Товарищ полковник! Я не виноват, что у вас бзик на правила вхождения в кабинет! А насчёт того, что меня вызывают в штаб округа и гневаются на опоздание, так я доложу, что вы меня задержали…
— Да я тебя, капитан…
— Не тебя, а вас…
— Вас!
— А вас?
— Что вас?
— Не знаю, вы сами сказали — вас…
— Не сбивайте меня с толку! Клоунаду разводим?! Юмористом Карцевым-Ильченко себя возомнил? Я заставлю уважать погоны полковника!
Громобоеву уже порядком надоела истерика и крики. До чего же шумным оказался этот маленький ушастый полковник! Орет, орёт, а чего орать-то?
— А вас? — нехотя передразнил Эдик.
— Что вы мелете! Что вас да вас?
— А вас надо уважать? Или только погоны полковника?
— Молчать! — полковник схватился за галстук и ворот рубашки, пытаясь ослабить, ему явно стало трудно дышать. — Уничтожу!
Эдик даже забеспокоился о здоровье начальника — вдруг кондрашка хватит? Жалко, ведь говорят у него большая семья — пятеро детей!
— Я заметил, что вы полковник и на вас погоны полковника. И что дальше?
— Ах, заметил? Ну, сейчас я с вами разберусь! По полной программе!
Полковник не успел изложить и осуществить намеченный план наказаний, как зазвонил телефон. Казачков оборвал вопль на полукрике, схватился за трубку и заговорил уже другим тоном, явно с вышестоящим начальством.
— Здравия желаю, товарищ полковник! Так точно, товарищ полковник! Уже тут! Никак нет, товарищ полковник! Ведем работу. Будет сделано, товарищ полковник! Слушаюсь, товарищ полковник.
«Ух, ты! Да ты — „эй, полковник“! Как гласит военная мудрость: полковники делятся на три категории: первая — товарищ полковник, вторая — полковник, и третья — эй, полковник! Этот явно входит в разряд „эй, полковников…“
В трубке между ответными словами так точно и никак нет, явно слышалась долгая и гневная тирада собеседника, при этом большие уши Казачкова непроизвольно шевелились и меняли цветовую гамму. В начале разговора побелели, потом покраснели, затем побагровели. Хорошо что не посинели… Несколько раз полковник Казачков подобострастно проговорил „слушаюсь“. Это слово военного лексикона всегда умиляло Эдика. У одних оно звучало по-детски, у других напоминало собачью преданность и готовность разбиться в лепёшку.
В данный момент диалог Казачкова с начальством напоминал разговор джина с Аладдином из старого фильма „Волшебная лампа Аладдина“: „слушаюсь!“», «слушаюсь и повинуюсь!»
«Любопытно, а ушастик только слушается, или готов и безотказно повиноваться?» — невольно подумал Эдик. — «А если повиноваться, то абсолютно во всём? Каковы пределы повиновения?»
Громобоев непроизвольно улыбнулся и тотчас увидел в глазах полковника промелькнувшую ядовитую злобу, целый заряд лютой и неприкрытой ненависти направленный в него! Эдик чуть отшатнулся, пытаясь увернуться от пущенного негативного энергетического залпа. Близкое соприкосновение с ушастиком было тяжёлым и неприятным.