Прощай, Германия
Шрифт:
— Скорее сюда! Тут про нашего Эдика говорят! Зять, Женя! Да бегите же вы быстрее!
Эдуард и тесть поспешили на зов в дальнюю комнату. Там жена Ольга и тёща Анна Филипповна внимательно слушали общественнополитическую передачу известной журналистки, посвященной перестройке в армии. Помимо этой дамы в очках в студии сидел молодцеватый Андрей Гаранин и ещё один седой поджарый полковник, знакомый по партклубу и застольям в рюмочной.
— Так вы заявляете, что демократические перемены Советской армии совсем не коснулись? — спросила журналистка.
— Конечно, нет! Наоборот, стало только хуже. Проводится зачистка от недовольных режимом, либо имеющих иные взгляды, расходящиеся с линией КПСС, — ответил ей Андрей и кинул взгляд на пришедшего с ним товарища, уступая микрофон.
— Так точно! Например, меня уже уволили, отправили на пенсию, — подтвердил полковник.
— А ещё примеры можете привести? — допытывалась ведущая, поправляя огромные очки.
Гаранин передал какие-то списки и копии документов дотошной и принципиальной журналистке.
— Вот полюбуйтесь! Тут у меня Директива Главного Политического управления о чистке армии, а вот Приказ Министра обороны, это список уволенных офицеров по дискредитации, они все наши коллеги по демократическому движению. Меня исключили из партии и оформили документы к увольнению в запас. Повторюсь, как уже сказал ранее, увольняют даже заслуженных, боевых офицеров, орденоносцев, таких как капитан Эдуард Громобоев!
Дальше передача пошла на другую тему, а зять и тесть поспешили на кухню допивать оставшуюся половину бидончика пива и с тайными планами перейти к бутылке водки.
В дверном проёме нарисовалась тёща.
— Что теперь будет? — спросила она с ужасом отчётливо читаемым в её глазах.
— А ничего, — отмахнулся захмелевший Эдик. — Хуже точно не будет! Ибо хреновее уже некуда. Завтра посмотрим, что опять предложат. На Крайний Север не хочу, лучше уволюсь и пойду в кооператоры. Пойду помогать Саше Деригу куриный помёт по бочкам грузить! Начнём богатеть на дерьме, это будет наш стартовый капитал. Тестя к делу пристрою, вместе создадим артель говномешателей!
Эдик громко и заразительно заржал, тесть тоже рассмеялся и под шумок разлил по первой стопке.
— Э! Куда? А ну прекрати спаивать зятя! — запоздало подала голос тёща. — Поставь бутылку на место, старый алкаш!
Но было уже поздно, собутыльники звонко сдвинули стаканчики, чокнулись и закусили селёдкой.
— Не мешайся, мать, — рявкнул тесть на жену. — Не до тебя! Тут судьбы страны решаются!
— Это ты-то решаешь? Забулдыга! Молодость мою загубил, жизнь мне испортил, теперь молодых с толку сбиваешь! Пропади ты пропадом, захлебнись ею проклятой!
Тёща ушла прочь, а мужчины быстро допили содержимое бутылки и разошлись по комнатам спать.
…Утро вечера мудренее…
Глава 18. Предложение, от которого невозможно отказаться…
Глава, в которой Эдика посылают далеко и надолго, прямо в самую…
Утром капитан Громобоев вновь прибыл в катакомбы штаба округа, и опять заблудился, ведь в этих бесконечных лабиринтах, так было легко заплутать, и с непривычки можно бродить не один час, если тебя не встретят и не проводят к нужной двери. Эдуарду пару раз в тёмных переходах даже показалось, что впереди мелькнули силуэты царских офицеров, в далёком прошлом обитателей этих помещений, из углов повеяло холодком.
«Ой! Привидения! Не может быть!» — мелькнула в голове мысль. — «Мистика!!»
Капитан из любопытства даже ускорил шаг, пытаясь догнать тени, но скорее всего, действительно просто показалось. Наверное, перенервничал… Громобоев чувствовал себя не в своей тарелке, гораздо хуже, чем в предыдущий день. Вдобавок ещё и голова трещала после вчерашнего: сказывалось долгое общение с тестем под кислое пиво, а потом под водку. Сколько раз давал себе зарок не смешивать напитки, зачем было после полуночи догоняться?
Спал мало, тяжело и беспокойно, утром встал с превеликим трудом, еле-еле сумел привести себя в порядок. Хотя в принципе внешний вид был уже не важен: действительно, какая разница, за что тебя уволят — за пьянку, или за политику? Конечно же, быть изгнанным за политические убеждения звучало бы солиднее и приличнее, но увольнение «за пьянство» для слуха рядового обывателя или работника отдела кадров — привычнее и нейтральнее. Политический — это несмываемое клеймо на всю жизнь!
Итак, побродив минут пятнадцать по коридорам, лестницам и переходам, Эдуард упёрся в искомую и уже знакомую дверь кабинета кадровых экзекуторов. Прислушался — тишина. Постучался. Подали в ответ голос — пригласили. Вошёл, сел, осмотрелся. Жертву видимо ожидали. Напротив него восседали всё те же вчерашние подполковники, как будто и не расставались вчера, но к тем двум сатрапам, добивавшимся накануне чистосердечного покаяния, прибавился ещё один: третий начальник был статный холёный полковник.
— Ну, как? Что надумали, товарищ капитан? — ласково спросил полковник.
— Я и не думал, о чём мне думать? — простодушно ответил Громобоев и сделал глупое лицо, а с похмелья, придурковатым, оно получилось очень даже легко. — Вы сами сказали вчера — утро вечера мудренее. А тут целое управление кадров и явно мудрецов полным-полно. Наверное, уже намудрили…
— Итак, вернемся к нашим баранам… — вновь начал было нудить полковник.
— Это попытка оскорбления? — живо поинтересовался Громобоев.
— Просто поговорка, без намёка на личности, — заверил полковник.
— Тогда ладно, вернемся к баранам, — согласился вслух капитан, а мысленно продолжил: — «Я и без того к вам вернулся».
Начальники переглянулись, полковник пружинисто вскочил и начал нервно мерить шагами кабинет. Кабинет был длинный и узкий, примерно десять метров на четыре. Три шкафа, два стола, журнальный столик, на полу лежал вытершийся от времени ковер, который гасил звук шагов, два больших дворцовых окна хорошо наполняли помещение светом.