Прощай, Германия!
Шрифт:
В батальоне главными нарушителями воинской дисциплины были азербайджанцы. Один из них, Мамедов, только вернулся из дисциплинарного батальона по амнистии, прослужив (просидев) лишний год. В дисбат он загремел за то, что втроем с земляками избили молодого русского сержанта, проломив ему голову. Двое угодили в тюрьму, а самый молодой по сроку службы Мамедов попал на три года в дисциплинарный батальон. Уж чем он там так хорошо зарекомендовал себя, что попал под амнистию, трудно сказать. Этот недомерок служить не хотел – сам не служил и другим не давал, всех земляков к неповиновению подстрекал. Мамедов, Гасанов, Ниязов, еще один Мамедов, каждый день одно и то же: работать не желают, пререкаются.
Как-то раз слышит Громобоев, что в кубрике взвода обеспечения раздаются хрипы и визги, забежал и увидал такую картину: фуражка комбата валяется на полу, а сам Туманов держит Мамедова за горло, подняв над собой и прижав ко второму ярусу кровати. Солдатик пытается отбиваться, сучит в воздухе ножками, хрипит, брызгает слюной и вот-вот отключится. Что делать? Спасать или дать додушить? Решил спасать – зачем комбату из-за этого подонка в тюрьму садиться. Выхватил из рук Туманова мерзавца, разжал пальцы, а тот лежит на полу, хрипит и угрожает:
– Не прощу! Зарежу! Убью…
Еле-еле удержал Туманова, чтоб тот снова его не пришиб. Вызвали дознавателя, составили протокол, лист беседы, а Мамедов лишь посмеивается:
– Да не было ничего. Наговаривают. Ну, повздорили мы слегка, не поняли друг друга. Я всегда все выполняю, придираются ко мне.
Сидит улыбается, отвечает на все вопросы дисциплинированно: так точно, никак нет, есть, слушаюсь!
Дознаватель разводит руками:
– Греха с ним не оберемся, если дело в суд передадим – обоюдная драка.
– Но ведь мы обязаны по уставу добиваться выполнения приказа любым способом! – кипятился комбат.
– Понимаете, он, находясь в дисциплинарном батальоне, хорошо изучил Уголовный кодекс, да еще и адвоката-земляка на судебный процесс пригласят. Ничего хорошего из этой затеи не выйдет. Работайте, воспитывайте! Собирайте материал: рапорты, заявления, объяснительные, показания пострадавших. Или дождитесь более крупного ЧП.
– Вот спасибо, успокоил, – разозлился комбат. – Ждать, когда он кого-то убьет?
– Ну зачем же – сразу убьет! Побьет солдата, в самоволку уйдет, украдет чего…
Надо было что-то делать, и Громобоев решил написать письма домой всем этим мерзавцам: родителям, в школу, в милицию, в военкомат. Ответов не получил, однако вскоре Мамедов подошел и с обидой в голосе заявил:
– За что вы меня так опозорили? Мама ругается, папа ругается! Я этого не прощу.
После ругательных писем в военкомат, в сельсовет, в школу к Эмину Гасанову приехал отец, маленький, сухонький, с глубокими морщинами на лице, такой суетливый старичок с палочкой. Оказалось, этот разгильдяй-боец последний ребенок в семье, папе давно за шестьдесят, нормальный труженик, сорок лет провел за баранкой грузовика. Папаша прямо в канцелярии принялся дубасить тростью нерадивого сыночка.
После писем на родину и посещения старика Гасанова азербайджанцы на время чуть притихли, но тут, как назло, у них дома начались погромы со стрельбой и резней. В полку пошли регулярные стычки между армянами и азербайджанцами. Тот год выдался конфликтным: то в Узбекистане вспыхнуло между местными и турками-месхетинцами, то в Молдавии начали бузить гагаузы, то начались волнения в Грузии и попытки отделиться от нее Абхазии, затем потребовали независимость Прибалтийские республики. Малые конфликты постепенно перешли в крупные столкновения, а вскоре на Кавказе и вовсе началась настоящая война за Карабах.
В тот хмурый осенний день Эдик сидел в канцелярии и третий час гонял партию за партией в нарды с комбатом Тумановым. Офицеры неспешно рассуждали о предстоящих организационно-штатных мероприятиях и травили байки.
Руки бойцов уже устали бросать кости, но они все играли и играли, ни один не желал сдаваться. В канцелярии было основательно накурено, ведь курили все, кроме Громобоева, поэтому, матерясь, Эдуард время от времени вскакивал от доски, распахивал обе форточки, но переживающий о своем здоровье Шершавников через минуту их затворял, ворчливо выговаривая замполиту о вреде сквозняков.
– Марс! – радостно воскликнул комбат, убирая кости. – Слабак! Я тебя второй раз замарсил сегодня! Иди за пивом!
Сидевший у окна начальник штаба криво ухмыльнулся и глазами выразительно показал Громобоеву на выход, намекая на ускоренную пробежку в ларек. Василий, как всегда, невозмутимо ковырялся в бумажках, не выпуская из зубов очередную папиросу. Канцелярия провоняла этим мерзким «Беломорканалом», наверное, навсегда, и проветривать ее было бесполезно. Шершавников перебирал листочки и рассуждал вслух:
– Главное в развертывании – не потерять оружие и не допустить гибели людей. Не важно, как мы будем водить и стрелять, как проведем учения, все пойдет насмарку, если кого-то танк задавит или какая-нибудь сволочь стибрит пулемет!
– Да кто ж его сопрет? Кому нужен ПКТ? – задумчиво проговорил комбат. – Это не автомат и не пистолет, его на черном рынке не продать. Мы ведь не в Закарпатье, где каждый крестьянин поливает машинным маслом огород, чтобы пулеметы в земле не ржавели.
– Ну, всякое бывает, и даже уже бывало. Например, из вредности или из подлости! – ухмыльнулся начштаба. – Вас обоих здесь еще не было, когда несколько лет назад произошла одна неприятная история с хищением оружия. Мы с Жекой сами только в полк прибыли из училища и были очевидцами. Той зимой пропал пулемет из закрытого хранилища, году примерно в восемьдесят втором. Вот это было ЧП! Очень громкая история, прогремели на весь округ.
Комбат нахмурил брови и кивнул в знак согласия.
– Помню, я только-только академию окончил и в нашей дивизии тоже трепались об этой краже. Крупный был скандал, прогремели не только на округ – на все вооруженные силы!
Эдик отложил кубики и приготовился слушать очередную байку Шершавникова.
– Натерпелись мы тогда! Моментально понаехали следователи, особисты, милиция, кагэбэшники. Шутка ли – украли пулемет! А вдруг кто-то решил обстрелять Смольный? А ну как оружие попадет в руки злоумышленника, который надумает расстрелять демонстрацию на Дворцовой площади? Дело ведь было в первых числах ноября. В ночь похищения снега навалило по пояс, и все следы были скрыты. Солдаты и офицеры лопатами перекидали сугробы, щупами проверили каждый метр, перерыли вдоль и поперек парк боевых машин. Ничего не нашли! Вызвали саперов с миноискателями, и возле каждого сапера ходил товарищ в штатском. Привезли разыскных собак, но и они след не взяли. В полку никто не спит, солдаты с ног валятся: построения, беседы, допросы, поиски. Неделю искали, искали, а потом однажды утром нашли пулемет валяющимся на снегу прямо под окнами казармы, кто-то его подбросил, опасаясь разоблачения. Уж не знаю всех тонкостей дела, может, кто-то сдал злоумышленника, «контрики» ведь мастера своего сыскного дела, но похитителя нашли. Оказался этот «террорист» солдатом танковой роты пулеметного батальона: плюгавый чмошник, обычный раздолбай. Конечно, никакой не торговец оружием, не террорист и не бандит, захотел отомстить командиру роты за то, что тот побрил ему голову наголо и посадил на гауптвахту. Бойцу, вернее, сержанту оставалось служить всего ничего, полгода. Жека, ты не помнишь, как его вычислили?