Прощай, Германия!
Шрифт:
Эдик заметил, что генерал косил одним глазом сквозь стекла очков в большой лист бумаги-шпаргалки.
– Повторюсь, этот капитан явился на столь важное совещание небритым и неподстриженным…
Эдик еще раз утвердился в своих догадках, что разговор идет именно о нем: офицер, политработник, капитан. Понятное дело, кто же еще мог быть другой. Только странное дело, ведь он-то подстрижен! Могли бы перепроверить!
– Конечно, можно было бы сделать скидку, согласиться, что офицер приехал из леса, с полигона, но ведь и остальные явились не с прогулки! Кто-то прибыл с Крайнего Севера, кто-то из бескрайней тундры, кто-то добирался с точки
Эдуард напрягся, и у него даже нервно задрожала щека.
– Встаньте, капитан Громобоев! Вот, полюбуйтесь на этого субъекта! Не брит, не стрижен и сапоги не начищены! – продолжал читать по бумажке генерал. – Вопиющая, возмутительная наглость! Разгильдяй!
Капитан выпрямился, и полтысячи пар глаз смотрели на него со всех сторон. Кто-то обернулся вполоборота, кто-то развернулся, чуть не вывернув шею, кто-то даже привстал, чтобы лучше видеть разгильдяя. Эдуард стоял в центре, и на него вроде бы даже направили луч прожектора.
Чем ближе находились к нему люди, тем сильнее было их удивление, но и сидевшим на дальних рядах было видно, насколько коротко и аккуратно подстрижен капитан Громобоев, что он выбрит и опрятно одет. Сапог, конечно, за сиденьями не было видно, да их и не было, он дома переобулся в туфли. Зал пребывал в недоумении. Генерал же, завершив тираду, вытянул руку с указующим перстом, наконец снизошел и взглянул на свою жертву. И сразу понял, что попал впросак.
А Громобоев, словно киногерой, самодовольно сиял в лучах славы, он был готов к этой схватке и вышел из нее победителем. Отравленная стрела пролетела мимо цели, коварная домашняя заготовка генерала обернулась пшиком. Кто-то хохотнул. Никулин же надулся и покраснел еще больше, казалось, он либо лопнет, либо его хватит удар. Генерал гневно и недоуменно взглянул на полковника Алексаненко. Шестерка из Политуправления тоже покраснел и вжал голову в плечи. Начальству надо было как-то выходить из создавшейся нелепой ситуации. Но как?
Генерал Никулин слегка замешкался, в зале послышался шепот, смешки, удивленный ропот.
Большинство сидевших в зале начали понимать, что разнос был делом личным, офицеры рассмеялись. Вышло так, что с этой обличительной речью Никулин плюхнулся своим массивным генеральским задом в огромную глубокую лужу размером во всю сцену. Эдуард сел на место и расцвел. Сосед-майор покосился, не выдержал и спросил:
– Чего это он к тебе привязался?
– Да так, это у нас личное…
Майор уважительно покачал головой:
– Ну, ты, парень, даешь! Иметь личного врага в лице Никулина – это роскошь, которую мало кто себе может позволить. Поверь, вредно для здоровья…
Дальнейший ход совещания был скучен, и генерал Никулин потерял к нему всяческий интерес. Доклад он прочел без задора и вдохновения, назначенные «дежурные» выступающие в прениях мямлили в основном ни о чем. Вскоре многие из сидевших в зале задремали или даже откровенно уснули. Эдик мужественно боролся со сном, зная коварный нрав своего недруга. И точно, так и случилось.
– Капитан Громобоев! Вам неинтересно? – вдруг рявкнул Никулин на середине выступления какого-то майора из далекой Кандалакши.
Эдик резко вскочил на ноги, давно ожидая какой-нибудь подлянки со стороны начальства.
– Никак нет, товарищ генерал! Мне крайне любопытны достижения танкового батальона в работе по укреплению воинской дисциплины и войскового товарищества, радуюсь тому, что у них в Кандалакше все офицеры перестроились.
В наступившей тишине было слышно, как хрустнула шариковая ручка в огромной генеральской лапище. Наверное, он готов был в этот момент задушить дерзкого капитана. Эх, и ведь действительно генерал Никулин с радостью бы наказал Эдуарда! Но за что? Повода для взыскания вновь не удалось найти. Всем в зале было понятно, что Громобоев в курсе обсуждения, следит за выступлением, не зря же он назвал и гарнизон, откуда был майор, стоявший за трибуной, и что у него в подчинении танковый батальон, и даже повторил последние фразы говорившего.
Живот Эдика предательски забурлил, возникли какие-то неприятные ощущения, да и нехорошо усилилось сердцебиение.
«Сейчас, ей-ей, влепит выговор или выгонит из зала, – подумал Громобоев. – Наверняка генералу надоело попадать впросак. А как говорится, у сильного всегда бессильный виноват».
Но нет, Никулин не желал выглядеть самодуром, он решил не устраивать беспричинную расправу на глазах у боевых и заслуженных офицеров, тем более что намеченная жертва тоже боевой офицер. Вот если бы перед другой аудиторией и в иной обстановке… Ну да ничего, время терпит, можно отложить экзекуцию…
…Сидя за столиком в местном буфете, Громобоев в красках поведал новым приятелям о своей давней «дружбе» с генералом Никулиным.
– Далеко пойдешь, если не расстреляют! – засмеялся Вовка, хлопнув старого приятеля по спине. – Так держать, сукин ты сын! Ох и каналья!
Развеселившийся Гордюхин сделал призывный жест и щелчком пальцев подозвал официантку:
– Девушка, пожалуйста, нам еще по две порции пива! Хотим хорошенько отдохнуть! Славно вы живете в Северной столице: пиво, коньяк!
– А у вас? Шаром покати? – спросил Эдуард, отхлебывая из кружки.
– У нас свои прелести: охота, рыбалка, грибы… спирт… – ответил Вовка, подмигнул приятелю и запил водку пивом.
В перерыве большая часть офицеров из далеких гарнизонов переместились в кафе, рестораны, пивные и тем самым завершили свое участие в конференции. Громобоев тоже был не прочь свалить с новыми приятелями «налево», но не мог себе этого позволить, ведь Никулин был начеку и наверняка сразу заметил бы его отсутствие. Нет, нельзя давать противнику даже малейшего шанса для публичной расправы. Поэтому Эдик с сожалением выпил третью кружку пива и вернулся в зал, а северяне остались за столом догоняться водочкой.
Второй день совещания генерал Никулин своим присутствием уже не почтил, оставив за себя двух полковников. Естественно, те офицеры, кому счастья выступать с трибуны не выпало, под всяческими предлогами, пригибаясь, замеченными или незамеченными покидали зал через боковые и задние двери. Северяне накануне явно перебрали, на совещание не явились, и Громобоев продолжал страдать на своем ряду в гордом одиночестве, стоически выслушивая одного за другим нудных докладчиков, вещающих наборы цитат, переписанных из партийной и военной прессы. Когда полковник из Политуправления порадовал оставшихся в зале «интернационалистов» доброй вестью о завершении конференции, Эдуард моментально сорвался с места и устремился к выходу. Друзья давно расслабляются в пельменной на улице Некрасова, а он, как последний болван, сидит и выслушивает чепуху.