Прощай ХХ век (Память сердца)
Шрифт:
Познание другого мира началось для меня со знакомства с квартирой Милиных родителей, которые, когда мы проснулись, были уже на работе. От Милы я знала, что ее родители работали на чулочной фабрике в самом городе Свите. Правда, это скорее был небольшой чистый рабочий поселок, состоящий из домов красного кирпича в два-три этажа. А фабрика была градообразующим предприятием, то есть на ней работало большинство «свитчан», если можно так выразиться. Что сразу удивило меня, так это частная принадлежность жилья людям уже тогда, будь то отдельный дом или квартира. Отец и мама Милы работали мастерами разных цехов, то есть были не простыми, а привилегированными рабочими, и владели трехкомнатной квартирой в двух уровнях, а также отдельным, цементированным подвальным помещением, приспособленным под прачечную и подсобную комнату. Весь дом был двухэтажным и длинным, разделенным на три такие же квартиры. На верхнем этаже располагались две спальни и ванная комната, на нижнем — гостиная, кухня, туалет и кладовая. Все было продумано, очень удобно и красиво отделано. Семье принадлежал также кусочек земли сразу за домом, использовавшийся в качестве маленького огорода, где росли самые необходимые овощи, например лук и шпинат, а также цветы. Цветы росли и перед входом в дом. Глядя на эту квартиру, я невольно сравнивала ее с нашей квартирой в Вологде. Сравнение было явно не в нашу пользу. В нашу пользу был образ жизни, который мы вели — открытый дом, постоянное общение с друзьями, множество книг, любящие родители.
Мы с Милой спали в гостиной, чтобы иметь возможность допоздна болтать и поздно возвращаться с прогулок домой. Мила упорно насаждала вологодские порядки
Сразу расскажу о двух случаях, которые меня озадачили. На кухне у Милиной мамы было нечто вроде конторки с амбарной книгой, в которую она что-то записывала каждое утро и каждый вечер. Заглянув однажды в эту книгу, я обнаружила там строку расхода под названием — «Татьяна». Как странно, что меня воспринимали статьей расхода, а не желанной гостьей! Так, впервые для меня обозначилась разница культур: русской и, хоть и славянской, но все же европейской. Русское безбрежное желание угодить гостю, все ему отдать, вступило в противоречие с европейской бережливостью, бывшей, однако, в полной гармонии с западной культурой, экономической базой которой всегда был недостаток природных ресурсов. И ничего особенного в этом не было, это был просто совершенно другой образ мышления и способ ведения хозяйства, правильный и экономный, позволяющий людям всегда знать, сколько у них денег и какие расходы они могут себе позволить. Мне бы пример взять с пани Бианки, а я, глупая, расстроилась. Правда, это было самое начало моей жизни в Чехословакии, и, если учесть все наши с Милой поездки по стране, встречи с друзьями, посещения мест отдыха, то меня принимали, можно сказать, по-королевски. В Чехословакии все копили деньги: на жилье, машины, мебель и другие серьезные покупки — копили с момента появления молодой семьи. Здесь все можно было купить, только работай и зарабатывай, поэтому и предпочтения отличались от наших. Мила и ее друзья могли заработать на квартиры и обстановку, оттого одевались очень скромно и просто — в джинсы и футболки, причем дешевые. А мы, в большинстве своем, в то время могли заработать только на еду, одежду и недорогие украшения. Кстати, и в последующих поездках за границу я всегда замечала, что мы, русские, одеты лучше и добротнее других и больше внимания уделяем своей внешности — прическам, украшениям и макияжу. Равны нам в этом разве что американки.
Второе, что сразу обратило на себя мое внимание — это почти полное отсутствие книг во всех домах, где мне довелось побывать! В доме моей подружки было две или три книги, одна из них — толстый том «Виннету, друг индейцев» на словацком языке, самый модный в Европе роман тех лет, по которому был поставлен не менее популярный фильм немецкой киностудией «Дэфа». Главную роль в нем играл югославский актер, Гойко Митич, и в него были влюблены все девочки-подростки Чехословакии. Поскольку читать больше было нечего, а привычка к ежедневному чтению сохранялась, пришлось читать на словацком языке. В окружении местных жителей это давалось легко, всегда можно было спросить, что означает то, или иное слово. Тем временем, мы с Милой гуляли по Свиту, общались с ее друзьями, прозвавшими меня за длинные волосы «манурун», русалкой. Днем мы заходили в местный Дом культуры, лишь отчасти напоминавший похожие наши сооружения. Там было сосредоточено все, что, по мнению властей, было необходимо для человека: парикмахерская, кинотеатр, кафе, где уже тогда пили Кока-колу, Фанту, Швепс и ели чудесные воздушные пирожные с настоящим кофе. Правда, стоило это очень дорого, поэтому угощались мы не часто. В этом же доме располагались большой танцевальный зал и концертный зал. В городке имелся также открытый бассейн, где можно было искупаться и позагорать. Чистейшие речки текли с гор в сторону Свита, но они были слишком мелкими, бурными и холодными для купания.
Мы с Милой побывали на концерте сверх популярного тогда певца Пола Анки, гастролировавшего по Европе. Это был первый в моей жизни живой рок-концерт, я вышла с него в прямом смысле слова оглушенная и счастливая. Несколько раз мы ходили в субботу на танцы, где меня научили танцевать модный танец «джайв». Мне очень понравилось, что там на танцы ходят люди всех возрастов и все танцуют. Для взрослых и пожилых людей играют польку, вальс, танго, а для молодых все самое модное, тогда это были твист и джайв. Вокруг танцпола стояли столики со стульями. Можно было заказать легкого вина, пива или кока-колу и, потанцевав, освежиться. Партнеры приглашали девушек не на один танец, а на несколько, затем объявлялся небольшой перерыв, и вы могли вернуться за свой столик, отдохнуть, попить и поболтать. Здорово было, что польку как национальный танец танцевали все, и старые, и молодые. Ни разу за все время моей поездки в Чехословакию, ни в Свите, ни в Праге, ни в каком-либо другом городе я не видела пьяных чехов или словаков. Лишь в Праге я лицом к лицу столкнулась с пьяными немецкими туристами, куда мы с Милой ездили на неделю перед моим возвращением домой. Чешское пиво крепче немецкого в три раза, и, выпив по бутылке, немцы пьянели, пьяные ходили по Праге и, как ни странно, распевали русские песни: «Волга, Волга мать родная» и «Подмосковные вечера», лезли знакомиться и брататься.
Милины родители постарались сделать мою жизнь у них в гостях как можно более насыщенной. Меня возили на машине в гости к бабушке в область, которая называется Словацкий рай, в самом деле, похожую на райский сад, долину. Мы жили в большом доме, окруженном цветущим садом, и ночевали в мансарде под крышей, куда забирались по приставной лестнице.
Одну неделю мы с Милой провели в молодежном лагере в Высоких Татрах. Лагерь находился в Татранском национальном парке, среди высоких гор, в покрытой лесом долине. Мы, вместе с сотнями других молодых людей, жили в палатках. Днем ходили в походы в горы, а вечером сидели у костров, пели песни, разговаривали, знакомились. Здесь завязывались дружеские отношения и любовные романы, быстротечные и продолжительные, как кому повезет. Мила оберегала меня от ухаживаний местных юношей, хотя обращались со мной очень хорошо. Во всем лагере я была единственная русская девушка, поэтому меня воспринимали как диковину. Большое уважение вызывал также мой статус студентки факультета иностранных языков и умение говорить по-английски. В один из дней большой компанией мы отправились к горе Рисы, на которую ежегодно проводилось массовое восхождение, связанное с тем, что когда-то на эту гору поднимался В. И. Ленин. Однако само восхождение было обставлено вполне по-деловому, без политики. На вершину горы можно было подняться пешком, что большинство туристов и делало, а можно было часть пути пролететь на вертолете. Где-то посередине пути стоял деревянный коттедж, где можно было передохнуть, съесть бутерброд и выпить чаю с ромом. Этот популярный напиток подавался здесь, потому, что от коттеджа вверх начиналась холодная, высокогорная часть пути. Воздух здесь был уже разреженным, время от времени вдруг начинал идти дождь со снегом, и становилось холодно. Я никогда не увлекалась спортом, разве только стрельбой из мелкокалиберной винтовки, не требующей напряжения связанного с длительными переходами и подъемом в горы. Поэтому, пройдя треть пути, я начала задыхаться, уставать и проситься назад. Милины друзья все-таки сумели заманить меня на вершину горы, при каждой передышке говоря, что осталось идти совсем немного и вон за тем поворотом уже конец пути. Теперь я горжусь, что прошла около двух тысяч метров вверх по довольно крутому склону, по камням и, под конец, в тумане и по снегу. А тогда я была готова лечь и за каким-нибудь камушком тихо умереть. При этом надо учесть, что две тысячи метров — это по прямой линии, а ведь тропинка, ведущая вверх, вьется лентой по склону, обходя опасные места и крупные камни, поэтому дорога значительно удлиняется. Весь путь, туда и обратно, занимает почти весь световой день. Когда мы достигли вершины, я поняла, что мои муки того стоили. Во все стороны от нас разворачивалась панорама горных вершин, лесов и долин с прекрасными озерами и водопадами. Отсюда мы видели самое высокое место в Карпатских горах — шпиль имени Сталина, а также Чешскую долину. Под нашими ногами пробегали облака, то, закрывая
Немного отдохнув, мы начали спускаться вниз. Я думала, что спуск пройдет гораздо быстрее и легче. Как я ошибалась! Оказывается, идти вниз усталому человеку еще трудней, чем подниматься вверх. Ноги уже почти не слушаются тебя, голова кружится от недостатка кислорода, а впереди еще много, много метров и камней под ногами, которые, как назло, внезапно появляются на пути! Но всему приходит конец. И вот, мы уже опять у подножия горы, отдыхаем и пьем чай, а дальше следуем в свой лагерь мимо чудесного Штрбского озера, голубовато-зеленого и прозрачного до такой степени, что видны камни на дне и медленно двигающие плавниками и хвостами красные форели. Озеро окружено высоким еловым лесом, а на другом берегу стоит трехэтажный отель-шале с небольшим пляжем. Вокруг очень много немецких туристов, всюду слышна немецкая речь. Немки раздеваются на пляже, купаются и загорают в красивом нижнем белье.
Неделя в лагере пролетает как одна минута. Как-то вечером мы еще успеваем сходить большой компанией на эстрадный концерт в горном открытом театре, где сцена высечена в скале и освещается прожекторами! Всю дорогу шагаем в ногу и поем не очень приличные и смешные песенки. Я уже все понимаю по-словацки и многое могу сказать.
В городок Свит мы вернулись усталые, грязные, но очень довольные. Ездили с Милой в Попрад к новым знакомым, заходили в кафе, где угощались очень вкусными картофельными оладьями, они здесь называются «земьякове плацки»! Вообще словацкая еда пришлась мне по вкусу. Тетя Бианка, я уже так стала называть Милину маму, готовила очень хорошо и старалась познакомить меня с самыми популярными национальными блюдами. Вспоминая пристрастия моего любимого литературного героя, Йозефа Швейка, я сразу же попросила ее приготовить кнедлики с капустой. После того, как мы их отведали, стало понятно, почему это блюдо так любил Швейк. Оно оказалось по-мужски сытным, включающим клецки, мясной соус и тушеную капусту. В доме своих друзей я узнала, что хлеб — это отдельное блюдо, которое едят на завтрак с разными добавками в виде плавленого сыра, масла и джема, и запивают чаем или кофе. Хлеб был настолько вкусный, что я бы ела его на завтрак и на обед. При нашей российской приверженности к хлебу, мы считаем, что он всему голова, и без него не чувствуем настоящей сытости. Наверное, по этой же причине мне очень понравились рогалики, свежие булочки похожие на круассаны, которые мы ели со сладкой горчицей. Некоторые блюда удивили меня непривычным сочетанием продуктов, например, рыбу подавали с рисом, или делали котлеты из рыжиков, растущих под елками в Низких Татрах.
Завершающим аккордом моего путешествия была наша с Милой поездка в столицу Чехословакии, Прагу. Для этого пришлось проехать почти сутки на поезде. В Европе это очень длительное путешествие. Оказалось, что на внутренних линиях в поездах нет спальных вагонов, в купе друг против друга расположены жесткие и мягкие кресла, как в автобусе. Ехать удобно, но утомительно.
Сказать, что Прага — это один из самых прекрасных городов мира — ничего не сказать. Как ни банально это звучит, но кто хоть раз побывал здесь, не забудет своих впечатлений никогда. Прага хороша в любое время суток, но особенно ранним утром и ночью. Город лежит на пяти холмах. Если смотреть из Страговского сада на квартал под Градом и Малую Сторону в четыре часа утра, то весь город утопает в тумане, на фоне белесого неба видны лишь вершины холмов, да средневековые остроконечные здания и храмы. Создается сказочное впечатление, будто ты, находишься на невесомом острове среди белого призрачного озера и, куда ни повернись, видишь такие же острова. Начинается восход солнца и туман окрашивается в нежно-розовый цвет, а затем начинает постепенно таять и обнажать дома, сады, дивные по архитектуре мосты и, наконец, широкую, но мелкую и бурную реку Влтаву, вьющуюся через весь город. Центр Праги называется Старый город, он весь трехэтажный, дома, как и во всех старинных городах, прижаты друг к другу. Каждое окошко, каждая крыша здесь — произведение искусства. На крышах столько башен и башенок, что весь город, как будто устремлен ввысь. На Старой городской площади стоит знаменитая башня с курантами 15 века. Около башни всегда толпятся туристы, потому что эти куранты уникальны — они отбивают каждый час, и в это время вокруг них проходят фигурки, символизирующие, власть, славу, жизнь и смерть. Все здания вокруг этой площади знамениты: это и ренессансный Дом «У минуты», и Пороховая башня, остаток укреплений старого города (15 век), и барочный портал Дворца Клам-Галаса, украшенный античными статуями, резным камнем и вазонами. Пешеходный Карлов мост, который начали строить в 14 веке, украшен фигурами самых выдающихся барочных чешских скульпторов. На старинных домах пражских горожан имеются домовые знаки: «У трех скрипок», «У золотого колеса», «У трех перьев» — медальоны с изображением скрипок, колеса и перьев, знаменующих ремесло когда-то живших в этих домах людей. Недаром советский писатель Илья Эренбург в начале двадцатого века писал: «Прага это роза ветров — на нее повеял дух французской готики и римского ренессанса, и все здесь приобрело свою форму, чешскую форму». Жаль, что у меня не было тогда фотоаппарата, но сердце запечатлело больше, чем могла бы сделать бумага. Ведь она не передает настроение города, который начали строить в 13 веке и который пережил величайшие исторические события, войны и государственные переделы. Фотография может лишь запечатлеть сиюминутное, статическое положение вещей: улыбку девушки, проезжающей в трамвае по Вацлавской площади, веселых студентов, осматривающих в каникулы город, толпы туристов у городской Ратуши. Хотя о значимости фотографической информации можно поспорить. Выражаясь современными информационными терминами, фотографии можно представить в виде ассоциативной панели памяти: глянешь на снимок — и включается механизм воспоминаний о том, что было с тобой в тот момент, когда он был сделан.
В Праге нам с Милой удалось поселиться в студенческом городке Пражского университета. Это было здорово, потому что столичные гостиницы нам были не по карману. Летом общежития студенческого городка превращаются в большой туристический лагерь, в который съезжаются студенты со всех сторон света. Мы жили в одном корпусе с азиатскими, африканскими и европейскими студентами. Днем вся эта разнообразная и разноцветная толпа шла и ехала осматривать достопримечательности и гуляла по городу до поздней ночи. В общежитии царил дух студенческого братства и взаимопомощи.
На второй день нашего пребывания в Праге Милу, носившую обратные билеты и деньги с собой, благополучно обокрали. У нее остались только боны, банковские билеты, покупаемые на иностранную валюту и позволяющие делать покупки в валютных магазинах. Обменять боны на деньги мы могли только через два дня, потому что по нашему везению был субботний день, и банки уже не работали. Когда мы обратились за помощью в полицию, полицейские вместо помощи проявили готовность по дешевке купить у нас эти боны за чешские кроны. Больше обращаться нам было не к кому. Вернувшись вечером в общежитие, голодные и расстроенные, мы рассказали о своих злоключениях соседям, трем африканским студентам из неизвестной мне тогда Сьерра Леоне — есть такая маленькая, но очень богатая страна в Африке, где добывают алмазы. На наше счастье ребята были детьми министра культуры страны и глубоко верующими католиками. Они накормили нас национальным блюдом, рисом с тушеным мясом, выглядевшим очень по-европейски, но приправленным огненно-острым соусом, от которого только что дым не шел из ушей. Но голод, как известно — не тетка! Съели мы это угощение, но после долго пили воду. Нам, конечно, было страшновато общаться с этими милыми ребятами, потому что мне лично еще не доводилось так близко видеть темнокожих людей. А эти были какого-то почти черного цвета с зеленоватым отливом, да и красотой они не отличались! Ребята почувствовали нашу настороженность и прямо объяснили свои намерения по отношению к нам, сказав, что в Париже у них учится сестра, такая же молодая и неопытная (читай, глупая) девушка, как мы. Будучи верующими людьми, они решили нам помочь, чтобы и их сестре кто-нибудь помог, если она попадет в такую же ситуацию. Мало того, на следующее утро они принесли нам билеты на поезд до дома, не потребовав ничего взамен. Нас еще раз накормили, отвезли на вокзал и посадили в поезд, чтобы быть уверенными, что с нами уже ничего больше не случится. В благодарность мы могли только обменяться адресами, и один из этих студентов еще год после этого случая писал мне письма и присылал дивные марки своей страны. К сожалению, эти марки прибрал к рукам брат Шура, и у меня ничего не осталось на память об этой далекой стране.